Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6
Ну что ж, все идет прекрасно.
Интригующий заголовок в уважаемой солидной публикой газете и большая заметка, где не раз будет повторено его имя, ничуть не помешают, а даже… даже совсем наоборот.
С этими довольно приятными мыслями Пересветов заснул.
Из розоватого тумана к нему приблизилось огромное кривое зеркало. Он подошел и отшатнулся: Усов, скалясь в наглой усмешке, грозил пальцем: «Ага, попался, подлец, попался!»
Пересветов тряхнул головой и открыл глаза.
«Экий дурацкий сон», — подумал — он и тут же вскочил. Усов! В его глазах сегодня был испуг. Да, да, испуг и еще что-то… Но что?
Резкий телефонный звонок заставил вздрогнуть.
Пересветов, тяжело дыша, схватил трубку.
Городовой простуженным голосом докладывал, что паренек, кажется усатый — в темноте не шибко разглядел, — только что спросил, который час.
— Что там у тебя хлюпает?
— Из будки звоню. Дождь, ваше благородие, льет как из ведра.
— Ну, стой по-хорошему.
Пересветов быстро оделся и легко сбежал вниз.
Люди из наряда дремали на лавках в дежурной.
Пристав вошел в темный кабинет и тут только почувствовал, что начало сосать под ложечкой. Включив настольную лампу, он сел в кресло и задумался: что же происходит, отчего появился этот противный, холодящий сердце страх?
«Усов? Да нет, он целиком в моих руках, он проверен и не подведет… Все ли предусмотрено? Все, безусловно, все».
Чтобы успокоить себя, он решил позвонить в тюрьму.
Барышня тотчас откликнулась и томно пропела:
— Соединяю.
Прошло полминуты, минута — тюрьма молчала.
Только на шестой, самый продолжительный, звонок ответил женский голос:
— Что вам угодно?
Пересветову показалось, что с ним говорит княжна.
— Все ли благополучно в тюрьме?
— Несомненно.
«Неужели она меня не узнает?» — подумал Пересветов.
— Госпожа Вадбольская, вы меня не узнали? Говорит Пересветов. Необходимо усилить надзор, так как можно ожидать пробега.
— Это совершенно невероятно, — сказали в трубке, и все смолкло.
Пересветов оцепенел, как от пощечины.
Когда он добивался телефонного разговора с тюрьмой, безотчетный страх притаился, но теперь, после диалога с загадочным женским голосом, вновь не давал покоя. Почему Вадбольская бросила трубку? А может, это была надзирательница? Но слова для надзирательницы были слишком культурны.
Теперь как-то надо было спасать положение.
Пересветов, ни секунды не мешкая, позвонил Воеводину, разбудил его и просил немедленно выслать к тюрьме из других участков усиленные наряды филеров и городовых, а сам кинулся в дежурную и крикнул:
— Тревога!
Через несколько секунд он уже бежал во главе наряда к тюрьме.
Косой дождь хлестал его разгоряченное лицо.
* * *Нервное напряжение обитательниц восьмой камеры достигло такого накала, что Наташе и Аннушке пришлось употребить немало усилий, чтобы кое-как успокоить своих подруг.
Дикая сцена с начальницей, окончившаяся уводом Фриды и Веры в карцер, все еще стояла у всех в глазах.
Уголовные вернулись из прачечной рано и заявили, что вокруг тюрьмы «что-то никак людно, видать, филеров понаставили», а девочки затеяли шумную игру.
Перевернув «собачек» (так на тюремном жаргоне назывались скамейки), девочки сдвинули их в ряд и за частоколом ножек в углу встала та, что поменьше, — Оля.
— Во что это вы играете? — спросила Наташа.
— В побег, — ответила Люда, — я — часовой, а Оля — каторжная. Я буду ходить туда-сюда, а она побежит…
Странная эта игра кончилась тем, что Оля, перелезая через «собачку», стукнулась подбородком о ножку и разревелась. А Люда получила от матери очередной тумак.
Перед раздачей ужина в камеру заглянула Шура.
— Двоих за кашей! — приказала она и, когда Аннушка и Наташа вышли, шепнула: — Побег сегодня. В час.
— Но у Вильгельмины нет костюма.
— Я принесу. Как уснут уголовные — приготовьтесь.
…Ужин прошел оживленно.
Вдруг повеселевшая Наташа велела подружкам выложить на стол все съестные припасы.
— Разругались с начальницей и носы повесили. Подумаешь, невидаль. Давайте устроим настоящий пир. К черту хандру, к черту!
На столе появились колбаса, печенье, круглые дешевые конфеты, несколько яблок (все это припасли заранее), девочек усадили к сладостям, а их мамашам Аннушка вынула откуда-то из-под подушки засургученную четвертинку.
— Ой, да как же ты пронесла? — удивлялись женщины.
— На именины свои берегла… — сказала Аннушка и улыбнулась. — Да боюсь, в этакую жару протухнет.
К вечерней поверке, к восьми часам, пир был закончен.
Спыткина в сопровождении дежурной по коридору и надзирательницы пересчитала выстроившихся попарно арестанток, повернулась спиной и, пробурчав: «Покойной ночи…» — удалилась.
Дверь захлопнулась, замок щелкнул уверенно и солидно.
* * *Дежурной по конторе до одиннадцати часов была Скворцова. Она так умаялась за день, что то и дело поглядывала на часы, скоро ли придет сменщица.
Оставалось ждать еще целый час, и тут вошла Шура с довольно большим свертком под мышкой.
Скворцова обрадовалась — будет с кем поболтать, спросила, что это за сверток, та ответила:
— Грязное белье, в прачечную отнести забыла. Отнесу в восьмую камеру — завтра утром уголовные прихватят.
Говорили они обо всем: и о погоде («в огородах все мокнет») и о начальнице («уж больно капризна, холера»), смеялись над храпом Федорова (заливистый, с присвистом звук долетал из привратницкой).
— У меня мужик тоже такой, — рассказывала Скворцова. — Так храпит, что я боюсь. Иной раз, не поверишь, на ночь уши ватой затыкаю.
— Ключ-то у Федорова взяла? — спросила Шура.
— А как же! Он ведь никаких звонков теперь не услышит.
Вскоре по одной начали собираться коридорные надзирательницы, кончающие свою смену. В прихожей конторы стало шумно — не заметили, как и подошел одиннадцатый час.
Минут через пять с парадной позвонили.
Взяв ключ, Скворцова впустила свою сменщицу Веселову, дежурную по нижнему этажу Федотову и Валентину Новосадскую, которой предстояло дежурить в большом срочном коридоре в верхнем этаже.
— Ну, вот и вся компания в сборе, — сказала Веселова. — Теперь можно и за дрему браться. Только бы начальница не нагрянула.
— Навряд ли, — отозвалась Федотова, — ей сегодня не до этого.
Ночная жизнь тюрьмы потекла своим чередом — сдавшие смену ушли (дверь за ними закрыла Веселова), а «ночницы» разошлись по своим местам.
