Михаил Ляшенко - Мир приключений № 4, 1959
Андрюхин соболезнующе развел руками.
— Но он пил пиво, всю дорогу напевал песенки…
— А почему бы и нет? — поднял брови Андрюхин.
Установленный порядок встречи не позволял останавливаться на этом вопросе, тем более, что Петр Николаевич куда-то исчез.
Теперь прямо на Крэгса и Хеджеса, среди расступившихся журналистов и ученых, двигался краснощекий, толстый мальчишка лет десяти с огромным букетом цветов.
— Дорогие гости… — пролепетал он вздрагивающим голосом, остановившись чуть ли не за две сажени. — Наши дорогие гости…
— А этот из чего сделан? — крикнул Хеджес и, подойдя вплотную к толстому мальчишке, довольно бесцеремонно ухватил его костлявыми пальцами за плечо.
— Ну, это вы бросьте! — Мальчишка отступил на шаг, отмахиваясь от него букетом. — Я — Леня Бубырин, самый настоящий человек. А вы профессор Крэгс?
Но настоящий Крэгс, отодвинув Хеджеса, подхватил букет и попробовал было поднять в воздух Леню, но не рассчитал свои силы.
— Это только Юра может… — сообщил Леня, хмуро поправляя шапку и втягивая свой живот. — А вы не пират?
— Нет. — Крэгс с непривычным для него удовольствием рассматривал Леню и, что было совсем уже странно, искренне пожалел, что стал ученым, а не пиратом. — Но я живу на островах Южного океана и делаю черепах…
— Вы привезли их? — Глаза мальчишки сверкнули любопытством.
— Нет, — сказал Крэгс, совсем расстроившись.
Тут его отвлекли и не дали больше поговорить со славным мальчуганом.
Ученые на нескольких машинах, не задерживаясь в Майске, двинулись в академический городок.
Едва машины, оставив Майск, вырвались на шоссе, Крэгс подчеркнуто холодно сказал:
— Мне не понравилось одно ваше замечание, господин Андрюхин… Вы изволили подшутить над моими убеждениями в неизбежной и близкой гибели человечества.
— Что же, я должен носить траур? — спросил Андрюхин, не оборачиваясь, так как он сам вел машину.
— Бестактно. Дешевая острота, — отчеканил Крэгс. — Вроде тех, которые вы щедро расточали в своем неджентльменском письме… Полагаю, лучше всего заявить сразу: я приехал в вашу страну с официальным визитом, а вовсе не как ученик к своему учителю. Я приехал с особой миссией…
— Кстати, в чем она заключается? — Андрюхин снова, не очень вежливо, перебил Крэгса. — Знаете, я сгораю от любопытства…
— Вам придется потерпеть, — помолчав, едва выдавил Крэгс. — Я не намерен в такой обстановке рассматривать важнейшую для человечества проблему.
— Обстановка самая подходящая, — улыбнулся Андрюхин. — Мы приближаемся к Институту научной фантастики.
— Научной фантастики? — Крэгс пожал плечами. — Я просто не могу поверить, профессор. Вот вы чем занимаетесь… И вы коммунист?
— Конечно, — просто ответил Андрюхин.
— Вздор! — проворчал Крэгс. — Я всегда презирал политику, социологию и прочую чушь. Сейчас человечество может решить любой спор, не прибегая к сомнительным личным симпатиям и антипатиям, а целиком доверившись кибернетике, машинам. Даже спор между социализмом и капитализмом!
Андрюхин, вскинув голову, с любопытством взглянул на Крэгса, но тот, не заметив этого взгляда, увлеченно продолжал:
— Вы хотите мира, профессор, не так ли? Вы хотите, чтобы разум наконец восторжествовал?
Андрюхин молча наклонил голову, рассматривая бежавшие навстречу кусты.
— Я верю, что и все ваши друзья, миллионы и миллионы людей во всех странах, также горячо жаждут мира. Даже мой Хеджес мечтает о мире, правда лишь потому, что боится за свою шкуру… Уничтожения не может желать никто. Давайте же дадим человечеству мир, профессор!
— А вы думаете, все дело в нас, в ученых? — спросил Андрюхин, не поднимая глаз, чтобы Крэгс не уловил промелькнувшей в них насмешки.
— Вы поймете, вы согласитесь… — Никогда еще Крэгс, хмурый, немногословный, язвительный человек, не был в таком волнении. — Вы спрашивали о моей миссии. Она крайне проста. При всей своей величественности она может быть выражена в двух словах: доверимся гению созданных нами машин. Люди ограниченны. Человеку не под силу учесть все плюсы и минусы, имеющиеся в вашем и нашем социальном устройстве. А машины могут учесть всё! Они вне симпатий и предрассудков, обременяющих нас. Они вынесут решение, которому будет обязано следовать все человечество. Они определят: капитализм или социализм! Скажите, — голос Крэгса прозвучал надеждой, — вы, ваш народ, ваше правительство согласились бы на такой эксперимент?
— Простите… — опешил Андрюхин. — Вы что это, серьезно?
— Я никогда не говорил серьезнее! — торжественно заявил Крэгс. — Доверимся же машине! Пусть она, как безусловно нейтральная сила, решит, на чьей стороне правда. Человечество должно будет подчиниться этой истине!..
Андрюхин посмотрел на Крэгса с некоторым сочувствием, как смотрит врач на неизлечимого больного.
— Да, да, — забормотал Андрюхин, соображая, как бы ему не очень обидеть Крэгса, — да, да… Когда-то, в рыцарские времена, говорят, перед сражением выезжали от каждого войска по богатырю, и победа присуждалась тому войску, чей богатырь одолевал своего противника.
— Черт возьми, вы будете такими богатырями! — заорал Хеджес. — Вот это игра! Игра по крупной! Ставок больше нет, господа…
— Замолчите, вы! — гневно бросил Крэгс и, словно извиняясь перед Андрюхиным, прибавил по-французски: — Ничтожество…
— Тем не менее он уловил… мм… слабую сторону вашего плана, — ответил Андрюхин. — Это действительно лишь грандиозная игра.
Крэгс выпрямился. Широкий шрам на его лице побагровел. Растерянное, горькое чувство появилось в глазах.
— Почему? — бросил он.
— Видимо, именно здесь корень наших противоречий… — задумчиво произнес Андрюхин, словно не замечая, что происходит с Крэгсом. — Простите мне это странное предположение, но у меня создается впечатление, что вы к своим чудесным машинам относитесь как к сознательным существам…
— Они представляют нечто большее, чем так называемые сознательные существа! — запальчиво перебил Крэгс.
— Видите! Даже нечто большее… А мы здесь убеждены, что эти удивительные машины, которые совершают умственную работу, непосильную для человека, машины, которые способны не только решать задачи, но даже совершенствовать и усложнять условия задач, то есть в какой-то степени ставить перед собой самостоятельно новые задачи, — эти сказочные машины без человека мертвы… Они не изобретают, не мечтают, не рассуждают. А раз так, то как же можно говорить о решении с помощью этих машин великого исторического спора между социализмом и капитализмом? Извините, — не удержавшись, Андрюхин весело улыбнулся, — это смешно.
