Николай Романов - Встреча с границей
Можно было не предупреждать. Уж теперь-то, товарищ полковник, вы признаете своих земляков. Признаете! Я напомню! И не как-нибудь, а в присутствии всех. Подойду, нет, пожалуй, подбегу, резко остановлюсь, вскину руку к фуражке, щелкну каблуками и громко, на весь лагерь: «Товарищ...»
От зеленых фуражек зарябило в глазах. На меня надвигались офицеры. Шли медленно, молча, со строгими лицами. Я, не чуя земли под ногами, пустился бегом навстречу идущим. Остановился. По инерции качнулся вперед.
— Товарищ полковник! Дежурный, виноват, дневальный... рядовой, рядовой...
И все. Заело. Так и не произнес свои десять слов, которые твердил все утро.
Начальник отряда улыбнулся одним краешком губ и прошел мимо. За ним безмолвно проследовала свита.
Старшина Аверчук сжигал меня остановившимися, помутневшими от гнева глазами. Но уже гореть было нечему — все спалено дотла...
СРОЧНЫЙ ВЫЗОВ
Меня вызвали к начальнику отряда. Старшина Аверчук молча поправил на мне фуражку, заставил повернуться, одернул сзади гимнастерку, передвинул пряжку поясного ремня и проворчал:
— Беги скорее, чего доброго опоздаешь.
Я припустился бегом к зданию штаба.
В коридоре нашел табличку с надписью: «Начальник отряда». Отдышался. Еще раз проверил заправку, прошелся носовым платком по головкам сапог, сглотнул комок, подступивший к горлу, и взялся за ручку двери. В кабинете сидел офицер в фуражке, при оружии, с красной повязкой на рукаве. Я понял, это дежурный, представился:
— Рядовой Иванов по вызову начальника отряда прибыл!
Офицер пожал плечами.
— Полковник не приходил. Какая-то ошибка.
— Никак нет. Посыльный прибегал.
— Кто?
— Ефрейтор со значками связиста.
— А по какому делу?
— Не могу знать.
— Из молодых?
— Так точно! — Я старался отвечать коротко, невольно подражая старшине Аверчуку.
Дежурный улыбнулся.
— Разыграли, — сказал он. — С молодыми это бывает.
Я опешил: разве можно так опасно шутить? Но тут влетел в комнату запыхавшийся связист-ефрейтор.
— Разрешите, товарищ капитан? Иванов, давай быстрее к полковнику на квартиру!
— Кто приказал? — спросил дежурный.
— Сам полковник! Звонил на узел связи!
— Идите! — разрешил капитан.
— Бегом! — приказал ефрейтор. — Жду у палаток, чтобы проводить, а тебя невесть куда черти унесли. Какие вы все нескладные, новобранцы, — продолжал он уже на бегу. — Погодите, старшина Аверчук из вас пыль повытряхнет.
Прибежали на квартиру, как на пожар.
— Что, у вас кросс? — открывая дверь, спросил полковник. — Вы свободны, — отпустил он связиста. — Ну, земляк, как оно рапортуется?
Я обомлел: рядом с полковником стояла Люба.
— Папа! — умоляюще сказала она. — Ты обещал...
«Значит, здесь уже обсуждались мои подвиги», — со страхом подумал я. Мельком взглянул на девушку и совсем растерялся: еще красивее стала!
— Проходите, садитесь, рядовой Иванов. — Я вошел и, кажется, сел.
— Чаю хотите?
— Да вы снимите фуражку, — посочувствовала Люба.
«И она на «вы»?» — удивился я. За три месяца, видно, много воды утекло в нашем лесном ручейке, если так все изменилось. Зазвонил телефон. Я вздохнул с облегчением: можно хоть немного передохнуть, собраться с мыслями. Полковник снял трубку и стал кого-то допрашивать с пристрастием: поднимет ли груз одна автомашина, да кто назначен старшим, да хорошо ли проинструктирован этот старший?..
— Что пишут из дому?
Это, кажется, уже не по телефону, это — ко мне.
— Мама спрашивает, как кормят, берегу ли себя от простуды и от шпионов.
Шутка получилась вымученная. Собеседники постарались не заметить ее. Полковник продолжал:
— Небось критиковали меня с дружками? В Володятине, мол, приглашал на границу, а здесь не признал. Начальство, шестом головы не достанешь. — Я удивленно посмотрел на Павла Александровича: что он, подслушал слова Петьки Стручкова? — Ну что молчишь? Было такое?
— Было, — признался я.
— В строю как-то не принято говорить о личных делах. Приду к вам, непременно приду. И не раз. Успокой земляков. А что будешь матери отвечать? Каким показался хлеб солдатский? Только откровенно, секретарь.
— Все хорошо, товарищ полковник.
— А вот этому — не верю. Присмотрись-ка ко всему повнимательнее, этаким острым комсомольским взглядом. Рядовой-то ты рядовой, но мысли и дела твои необязательно должны быть рядовыми... Люба, если ты категорически не хочешь поить нас чаем, тащи фрукты.
— Хорошо, папа, — с неожиданной покорностью отозвалась девушка и вышла.
— Значит, по-твоему, все идет отлично? — вернулся Павел Александрович к прерванному разговору. — И другие земляки так же думают?
— Не все, — неуверенно ответил я.
Полковник как-то незаметно заставил меня рассказать про этих «не всех». Про Стручкова, собравшегося в обоз, про Ванюху Лягутина с растянутыми сухожилиями, про Иванова-второго, грозящего прийти к начальству в спортивных тапочках, про одиночную строевую подготовку, про учебную винтовку образца прошлого века...
Павел Александрович слушал внимательно, а мне становилось не по себе. Получалось и хвастливо (мне, мол, все нипочем, только друзья ноют), и мелко (распинаюсь о вещах, которые может решить командир отделения). И еще больше смутился, когда полковник спросил:
— А встреча с начальством все-таки напугала?
— Напугала, — признался я.
— Ничего, ничего, это пройдет. Спроси меня, спроси кого хочешь — у каждого в свое время заедало. Да и сейчас еще бывает.
Вошла Люба с большой стеклянной вазой, наполненной яблоками, и поставила ее передо мной. Я мельком взглянул на девушку: радует ее или огорчает мое общество? И, как назло, нечаянно увидел себя в зеркале. Подворотничок смялся, только уголки торчат, гимнастерка в складках. А щеки, щеки — будто красный стручковый перец.
— Угощайся, угощайся! — подбадривал меня Павел Александрович.
Снова зазвонил телефон. Из разговора можно было понять, что приехали какие-то представители из округа и ожидают начальника отряда в штабе. Полковник начал собираться. Я тоже заторопился уходить. Люба успела шепнуть:
— Встретимся в кино! Запомни: среда и воскресенье!..
Всего две фразы, произнесенные шепотом, а какая в них сила! Наконец-то я почувствовал твердую почву под ногами. Шагалось легко, весело. Из уличного динамика вырвалась радостная музыка, подхватила меня, понесла на своих крыльях, да так лихо, что я чуть не пролетел мимо старшины.
— Кхы, кхы... — прокашлял Аверчук, озадаченный моим поведением. — Улыбаешься? Выходит, понравилось это самое втирание?
