Джеймс Кервуд - Филипп Стил
Он кое-что наверстал, продолжая ехать при лунном свете. Только когда луна пошла на убыль, он начал устраиваться на ночь. На следующее утро он встал до рассвета и немедленно двинулся дальше. Не прошло и часа, как он внезапно осадил собак и издал крик изумления. Следы двух саней, за которыми он гнался, расходились перед ним в разные стороны. Один из них вел прямо на восток, по направлению к Черчиллу, тогда как другой поворачивал под прямым углом на юг. В течение нескольких секунд он тщетно пытался понять, что бы это могло значить… Потом он решил, что один из иноземцев-провожатых свернул на юг поохотиться либо по какому-нибудь другому делу с тем, чтобы позднее присоединиться к каравану.
Уверенный в том, что эта догадка соответствует действительности, Филипп двинулся дальше по направлению к Черчиллу. Вскоре, к его великому отчаянию, начал падать снег так, что он едва мог различать лежавшую перед ним дорогу.
Теперь ему оставалось одно — спешить во всю в Черчилл, отказавшись от надежды увидеть Изабель до прибытия туда.
Через четыре дня он прибыл на пост. То, что он узнал там, поразило его, точно обухом по голове. Изабель и ее отец в сопровождении одного индейца свернули с дороги на юг. Другой индеец, прибывший в Черчилл, ничего не мог сообщить, кроме того, что полковник и его дочь внезапно направились в Нельсон-Хауз, либо на Йоркскую факторию, либо даже в Ле-Па. Он ничего не знал.
Филипп горько рассмеялся при мысли о том, как безжалостно с ним играет судьба. Если бы он не проспал, он бы, пожалуй, догнал Беккеров прежде, чем они свернули на юг. Если бы не напросился в командировку, то Изабель и ее отец, весьма возможно, приехали бы к нему. Они знали, что его отряд стоит в Пренс-Альберто, и поехали на юг. Он почти не сомневался, что они поехали в Нельсон-Хауз, а из Нельсон-Хауза в цивилизованный мир шел один только путь, на Ле-Па и Этомани. А Этомани находилось всего в двух часах езды по железной дороге от Пренс-Альберто.
В нагрудном кармане его куртки лежал клочок бумаги с информацией, полученной от черчиллского агента, и это обстоятельство до известной степени смягчало его разочарование. То был адрес полковника и Изабель, и он быстро набросал план действий. Он вернется на озеро Бен и напишет оттуда Мак-Грегору о своем желании оставить службу. И как только он будет свободен, он поедет в Лондон. В конце концов так будет лучше всего.
Но сначала нужно было покончить с Де-Баром. С той же лихорадочной поспешностью, с которой он раньше стремился на Север, он теперь жаждал развязаться с Де-Баром.
По прибытии на озеро Бен, он, не теряя ни минуты, написал Мак-Грегору. Брид мог дать ему только двух собак, и выбрав самые легкие сани, Филипп погрузил на них необходимое снаряжение и помчался без провожатых в Фон-дю-Лак. Он прибыл туда через неделю и нашел тамошнего агента Хютта в постели с разбитым коленом. Трое остальных обитателей поста были индейцами с Чиппеуей, не говорившими и не понимавшими ни слова по-английски.
— Де-Бар исчез, — проворчал Хютт после того, как Филипп представился ему и сообщил о цели своего приезда. — Какой-то каналья-француз, ехавший на Большие Пороги, встретился с ним, и в то же утро Де-Бар исчез. Индейцы с Чиппеуей говорят, что он ушел на заре с санями и своим псом, которого он любит больше жизни. Я готов убить этого проклятого индейца, с которым вы приехали на озеро Бен. Я уверен, что именно он сболтнул французу, что сюда едет человек из конной стражи.
— А француз этот тут? — спросил Филипп.
— Тоже нет, — пробурчал Хютт, растирая больное колено. — Сегодня утром уехал на Большие Пороги. На посту не осталось ни собак, ни саней. Этой зимой свирепствовала собачья чума, а те немногие псы, что остались в живых, разобраны охотниками. Де-Бар знает, что вы гонитесь за ним, и, по всей вероятности, поехал на Атабаску. Все, что я могу сделать, это дать вам в провожатые чиппеуейца. Он доведет вас до Шарло, а что будет дальше, Аллах его ведает.
— Ладно, — сказал Филипп. — Мы после обеда тронемся. У меня две собаки. Они немножко хромают, но я приналягу и догоню Де-Бара.
Менее чем два часа спустя Филипп и его провожатый уже углублялись в западные леса: индеец впереди, за ним сани, Филипп позади. Оба шли налегке. Филипп даже карабин и сумку погрузил на сани, оставив себе только револьвер. Был час дня. Последние лучи холодного зимнего солнца умирали, предвещая наступление серых сумерек, преддверия северной ночи. Черный лес смыкался вокруг путешественников, и Филипп, взглянув на серые спины собак, на молчаливого индейца, шедшего впереди, почувствовал, как мелкая дрожь пробежала по его телу. Он мысленно нарисовал себе образ Де-Бара, и этот образ пришелся ему по вкусу. Такого человека он бы с гордостью назвал своим другом. Но сгущающиеся сумерки, серый силуэт индейца и бесшумные тени собак, мертвое безмолвие вокруг — все это заставляло его помнить, что кроме Де-Бара-человека есть еще и Де-Бар — «аутлоу».
И этот Де-Бар шел впереди и подстерегал его и замышлял ловушки, как тогда, когда четверо других поочередно преследовали его. Эта игра была уже ему не внове. Четыре человека пали жертвой этой игры, и каждый из них был ему еще более смертным врагом, чем предыдущий. Быть может, он был совсем близко от Филиппа и готовил ему ту же участь, что и его предшественникам. Кровь закипела в жилах Филиппа при этой мысли. Он обогнал собак, остановил индейца и исследовал дорогу. Она была проложена давно. Холод заморозил глубокие следы собаки Де-Бара и затянул тонкой пленкой впадины от его лыж.
Он вернулся к саням и отвязал свой карабин. В мгновение ока вся его симпатия к Де-Бару исчезла. Не с законом боролся он теперь, не закону грозил он гибелью, а ему самому, Филиппу. Филипп пошел вперед, напряженно прислушиваясь. При каждом шорохе, при каждом хрусте мерзлых веток его пальцы стискивали затвор карабина, а сердце билось сильнее. Несколько раз он пытался заговорить с индейцем, но тот не понимал ни слова и упорно молчал.
Когда окончательно стемнело, они разложили костер и поужинали.
На заре они двинулись дальше. Дорога все еще казалась давно проложенной. Та же самая морозная паутина, те же самые следы Де-Баровой собаки и его лыж свидетельствовали о том, что он здесь проходил давно. В течение следующих суток они шли шестнадцать часов. Пленка, затягивающая следы Де-Бара, становилась все тоньше. На следующий день они шли четырнадцать часов, потом двенадцать и, наконец, пленка исчезла вовсе. Им попадались на дороге остатки костров, разложенных Де-Баром, и в этих кострах под пеплом еще тлели угли. К этому времени они достигли реки Шарло, и индеец пошел обратно в Фон-де-Лю. Филипп двинулся дальше в сопровождении двух окончательно охромевших псов.
