Николай Борисов - Укразия
Снова вино…
Англичане пересели к генеральскому столику. Дройд занялся Самаровой.
Легкий флирт, шутки, и через смех шла торговля с Самаровой, которая своими обнаженными плечами и томным взглядом обжигала Дройда.
Генерал ухаживал за Барлеттом. А Макаров, приняв меланхолический вид, бродил по курильне, думая найти Катю.
К тюрьме, глотая тьму, мимо кладбищ, мчался вихрем автомобиль.
Ветер рвал шляпу, но не мог охладить острого желания Кати спасти хоть одного красного из рук белой смерти.
Она не могла разобраться, ни откуда записка, ни каким образом вмешался шофер-англичанин.
Ворота тюрьмы. Окошечко. Старческое усталое лицо привратника и машинизированное лицо часового.
Переговоры…
— Проезжай, мадам, с богом…
— Немедленно пропустить.
— Ночью никого не велено.
— Болван, не видишь, с кем говоришь, — крикнула Катя и сунула записку в лицо привратника. Завтра же тебя арестуют.
— Простите, ваше превосходительство, простите, — забормотал привратник, — разве я виноват. Не признал, — и, открыв ворота, сторож плюнул в сторону и сквозь зубы: — Шкура генеральская.
Наконец Катя легко вбежала в караульное помещение.
Дым, чад от прикрученной лампы, чайники, кружки, куски хлеба, махорка, огрызки сахара, несколько брошенных засаленных карт, портреты «верховных правителей» Деникина и Колчака, перевитые георгиевской лентой, сразу бросились в глаза.
Катя, собрав все силы, смело вошла в караулку и направилась к замечтавшемуся начальнику.
Часть солдат спала вповалку на нарах, часть дремала. Караульный начальник, изрядно задремавший, испуганно вскочил.
— Вы караульный начальник?
— Да… — не соображая, каким образом очутилась перед ним женщина, ответил тот.
— Прочтите записку.
— Свиданий по ночам нет.
— Идиот! Я тебя не спрашиваю! Караульный начальник вытянулся.
— Простите, ваше превосходительство. — Сделав честь, караульный начальник прочел записку.
Время тянулось на волах, минутная стрелка не хотела двигаться, а времени нет. Катя незаметно хрустнула пальцами.
— Сидоров, а ну, сыпь в двадцать седьмой, приведи этого… Да живо. Одна нога здесь, другая там.
Кровь стучала в висках. Катя нервно пробарабанила пальцами привычный дорогой мотив: «Это будет последний…» А время идет, идет.
Но за ней мчится уже проклятый Энгер.
Снова Катя хрустнула пальцами. Зазвонил телефон.
Молоточек равнодушно ввергал Катю в ужас, бился у нее в голове, заставляя ее пальцы судорожно сжимать браунинг.
Караульный начальник медленно подошел к телефону.
— Тюрьма… Караульный начальник… Нет… Не было… Да… Слушаю-с…
Повесил трубку и равнодушно стал скручивать собачью ножку.
Катя перевела дыхание. Холодное прикосновение стали вызвало холодок и четкость мысли. Уже секунды не были вечностью.
Снова революционная воля сменила напряжение расчетом… Две пули начальнику, в дверь, захлопнуть засов и… Ввели Галайду.
Галайда, презрительно сплевывая, остановился в дверях, смотря на Катю. На мгновение в его глазах мелькнула ирония, и он весь расправился, чувствуя, как по его пальцам пробежала истома при мысли, что если это конвоир, то…
— Вы едете со мною в штаб…
«Спасен» — пронеслась снова мысль, и Галайда даже прищурил глаза, чтобы в них нельзя было ничего прочесть. Караульный начальник страшно медлил.
— Ну, в чем дело?
— Распишитесь, ваше превосходительство. Вот здесь, — услужливо подал «книгу арестованных» начальник.
Катя подошла и, улыбнувшись, четко расписалась. Не читая, начальник захлопнул книгу.
— Прикажете дать конвойных?
Галайда качнулся.
— Не надо, — сказала Катя, — у меня вот… — и, вынув браунинг, зажала его в руке.
— Иди, — и начальник толкнул Галайду к двери за вышедшей Катей.
Свежий воздух в лицо… ночь… сон… Прошли ворота.
— Вы свободны, товарищ. — Пожатие руки. Галайда вздрогнул, но спокойно прошел в ворота. Автомобиль.
Сели.
В воротах все еще торчал силуэт караульного начальника.
— Товарищ, спокойно. Я член пятерки. Галайда сжал пальцы Кати.
— А я хотел уже душить.
— Что прикажете, ваше превосходительство?
Не выдержало сердце партизана. Кровь бросилась в голову, а из глаз смех, юмор. Партизан обернулся и крикнул:
— Передайте, товарищ, от меня поклон своему генералу! Караульный начальник ожил, слово «товарищ» ожгло сознание. Сонное оцепенение пропало, он дернулся, сжал винтовку.
— Скажи, кланялся ему Галайда!
И автомобиль полным ходом мчался по улице. Легко взбросилась винтовка, но не выстрелил начальник. Он слышал когда-то это странное имя.
— Галайда, — повторил он.
И он все понял, но было поздно… Бросился к телефону.
* * *Каменщиков был основательно пьян, но все же он не спускал глаз с Макарова.
— Вас просят к телефону, — прервал его мысли Тзень-Фу-Синь.
Каменщиков быстро пошел к телефону.
Четкие слова караульного начальника как-то не достигали его сознания. Но все-таки из отрывочных фраз перед ним вырос факт неслыханного освобождения пленного.
— Что пленный сказал? Повтори.
— Кланялся его превосходительству: скажи, говорит, кланялся ему Галайда.
— Как имя?!! Имя?!!
— Га-лай-да!
— Галайда!!! — Холодные капли пота проступили на лбу Каменщикова… Этот вечно неуловимый, этот вечный атаман, на тачанках постоянно несущий поражение, этот Га-лайда, чье имя приводило в трепет и ужас лучшие части, был в их руках и ушел.
В ушах Каменщикова звенело. На висках надулись жилки. Переводя дыхание, он крикнул, в последней надежде, что, быть может, его кто-нибудь взял из своих:
— Кто расписался? Кто?
Через мгновение хриплый голос доложил:
— Какая-то «Ревком»…
Швырнул трубку, весь красный отскочил от телефона Каменщиков.
— Проворонили… Идиоты!
И, бросившись к генералу, задыхаясь от злобы, сделал резкий доклад. Макаров сообразил, и холодок пробежал по спине, а в глазах сверкнула радость, и смех раздвигал его челюсти.
«Молодец Катя». И равнодушно пил вино, безучастно осматриваясь вокруг, а сердце все дрожало от радости. Генерал даже привскочил.
— Что? Кто смел? Поймать! Арестовать! Повесить! Энгер переглянулся с Ивановым. Встали и быстро вышли из курильни.
Улицы, поглощенные тьмой, едва разрезывались глазами автомобиля. Где-то высоко, вверху, качались бледные, расплывчатые пятна света.
