Игорь Голосовский - Записки чекиста Братченко
— А кто прятался у вас на чердаке?
— До нынешнего вечера я его не видел. Явился часов в шесть, назвал пароль и от имени Степняка предложил выступить не в час ночи, а немедленно. Но я не успел сообщить остальным... Скажите, пожалуйста, — снова приподнялся директор почты, — я могу надеяться, что меня помилуют? Имейте в виду, я добровольно все рассказал, совершенно добровольно!
— Трибунал, который будет вас судить, очевидно, примет это к сведению, — ответил Петр Андреевич. — Уведите господина Нащокина!
Вдруг стекла задрожали от взрывов. Послышались беспорядочные выстрелы.
— Степняк! — крикнул Волошин.
Схватив шапки, мы выбежали на улицу. Я не мог понять, что происходит в городе. Красноармейцы отступали. По улице неслись кони без всадников, бежали бойцы, вооруженные рабочие и железнодорожники. — Прощай! Я бегу в тюрьму. Арестованных необходимо отправить в Барнаул. Они нам еще пригодятся! — торопливо сказал Волошин и пожал мне руку.
Спрыгнув с крыльца, он попытался остановить бегущую в панике толпу, выстрелил в воздух, но безуспешно. Я потерял его из вида. Часовых возле особняка уже не было. Словно буря пронеслась, и я остался один. Вокруг не было ни души. Послышался рев мотора, у дома затормозила неуклюжая машина. Я узнал автомобиль Романюка. В кабине рядом с шофером сидел Красильников. Романюк выскочил с окровавленным лицом, без шапки. Он поглядел на меня воспаленными глазами и крикнул:
— А, это ты! Где Волошин? Садись! Отступаем!
— Почему?
— Объясню по дороге. Быстрее!
— Обожди секунду, — попросил я и вернулся в кабинет за документами. Взяв кое-какие папки с «делами», я быстро вернулся.
Автомобиль, швыряя нас из стороны в сторону, понесся к базарной площади. Красильников мрачно жевал папиросу.
— В город с хода ворвались части Васильева! — сказал командир полка. — Дивизия с орудиями, броневиками. На станции два бронепоезда белых. В последний момент я получил депешу из Барнаула. На Васильева наступают полки Красной Армии. Белогвардейцы в панике бегут. Рвутся на юг, к китайской границе. Наш Крайск и попался им на пути. Принимать бой нет смысла. Здесь через два дня наши будут. Получен приказ потерь не нести. Отступить в степь, переждать. Больше суток васильевцы в городе не задержатся.
Над моим ухом раздался выстрел. Шофер уронил голову на руль. Машина вильнула В сторону. Красильников, вскочив, направил дымящийся маузер на Романюка.
На узкую улицу с грохотом въезжали зеленые, похожие на черепах броневики...
12
Автомобиль подпрыгнул на панели и врезался в стену. От толчка я вылетел на мостовую. Красильников выстрелил в Романюка, тот упал.
Начальник штаба сорвал с шапки звезду и закричал офицеру, выпрыгнувшему из броневика:
— Сюда! Сюда!
«Ах, мерзавец!» — успел подумать я, бросаясь в узкий, темный переулок. Меня заметили. Грянула длинная пулеметная очередь. Пули взрыли снег. Петляя, как заяц, я мчался по дворам, перелетал через заборы. Наконец, задыхаясь, остановился на пустыре. Из-под снега торчали проволока, консервные банки. Вдали темнели дома. Обыватели притихли в своих домиках.
«Вот он когда показал себя, предатель! — думал я. — Вот кого имел в виду Нащокин! Но Красильников ведь ничего не знал о моем визите к Степняку... Значит, был еще кто-то? Кто?..
Ничего! Все тайное когда-нибудь станет явным, и ты не избегнешь пули, кто бы ты ни был!.. А сейчас я должен уходить. Куда? Появляться в городе, переполненном офицерами и казаками, опасно... Учитель географии Алексей Александрович! — вспомнил я. — Вот у кого можно отсидеться! Его домик стоит на окраине, там безопасно. А может быть, и Лешку встречу?» При мысли о Лешке на душе у меня потеплело. Я почувствовал, что соскучился по его ясным глазам и задорному, мальчишескому голосу.
Сжав пистолет, я стал пробираться к домику Кольцовых. Кожаную куртку я вывернул подкладкой кверху, чтобы не привлекать к себе внимания. Дело в том, что кожаная одежда сделалась своеобразной формой большевиков, «комиссаров». Меня схватил бы первый же встречный солдат.
Для того чтобы попасть в ту часть города, где жил Алексей Александрович, мне пришлось пересечь Никольскую улицу. Здание бывшего купеческого собрания было ярко освещено. Слышались звуки духового оркестра. У широкого подъезда, охраняемого каменными львами, грозно застыли два броневика. У меня внезапно появилось странное желание: заглянуть в окно, посмотреть на упоенных своей призрачной победой белогвардейцев. Зачем? Не знаю... Конечно, не нужно было без нужды подвергать себя риску. Но, должно быть, какое-то неясное предчувствие руководило мной.
Я обогнул дом, вошел в пустынный двор, взобрался на карниз и приник к холодному стеклу. Изнутри оно замерзло, поэтому внутренность дома предстала предо мной как будто в тумане. Я с трудом различил освещенный зал, двигающиеся тени, блеск погон. Найдя более удобную точку для наблюдения, увидел уставленный бутылками стол, за которым сидели офицеры. Высокий мужчина остановился перед окном спиной ко мне. Он загородил зал. Я уже намеревался спрыгнуть, но тут высокий обернулся. От неожиданности я едва не свалился. Это был Егор Малинин!
Я узнал его сразу, несмотря на то, что на нем была другая одежда. Он стоял, сложив руки на груди и самодовольно оглядывая зал. Я достал пистолет. «Ты не уйдешь, подлец! Недаром не лежала у меня к тебе душа! Понятна теперь, почему так отстаивал тебя Красильников. Но сейчас ты не уйдешь. Ответишь за все преступления, которые совершил, — за смерть Сони, за убийство часового, охранявшего банк, за гибель красноармейцев. Ты умело носил свою маску и ныне чувствуешь себя в безопасности! Не рано ли?»
Эти мысли промелькнули молнией. Я поднял пистолет. Негодяй был в пяти шагах от окна. Я прицелился.
Стекло разлетелось. Осколки осыпали меня колючим дождем. Я жадно смотрел в открывшийся передо мной зал. Первый, кого я увидел, был Малинин. Одной рукой он держался за бок, другой пытался опереться на спинку стула, но безуспешно: тело его оседало. На миг мы встретились глазами. С какой ненавистью он смотрел на меня! Я выстрелил еще раз.
Не стану описывать своего бегства. Мне удалось скрыться, хотя меня ранили в плечо, когда я, отстреливаясь, уходил через проходные дворы.
Уже рассветало, а я все еще не мог найти домик учителя географии. Какое-то затмение нашло на меня, а может быть, потеря крови сыграла свою роль, но я не узнавал улиц. Брел наугад, изнемогая от слабости. Вдруг кто-то взял меня за плечо. Знакомый, чуть надтреснутый голос произнес:
— Федор Гаврилович!
Я увидел Алексея Александровича. Он стоял в своей темно-зеленой шинели, глубоких кожаных калошах. Шея его была обмотана шарфом. Пенсне тревожно поблескивало. Я молча пошел за ним.
