Виктор Кувшинов - Лэя
Лэя, очнувшись от своих наблюдений, улыбается:
- Извини, мам! – затем берет маленькой ручонкой ложку и принимается за еду. – Вкусно!..
***
С детства ее окружала какая-то тайна. Какая – она не могла понять, но с возрастом ей становилось все яснее, что их семья сильно отличается от обычных крестьян или ремесленников. Однако не были они и землевладельцами или хозяевами крестьян.
Соседи относились к ним очень хорошо, уважительно, но все-таки держа некоторую дистанцию. Со временем, Лэя начала понимать, что это было просто уважение к высокой образованности и воспитанности родителей – чего не доставало простым работягам и вызывало у них стеснение в общении с семейством Альк. Однако между соседскими детьми такой дистанции не было, даже наоборот, Лэя была единственной обладательницей настоящего лонка – а это получше любой игрушки или домашней зверюшки.
«Кстати, где пропадает этот проказник?» - Лэя очнулась от воспоминаний и приподнялась на локте, оглядевшись вокруг: «Где-то по лесу слоняется. Не натворил бы чего опять!»
Валяться без дела надоело, а рядом плескалась уже по-летнему теплая вода. Лэя подбежала к берегу, замерла на минутку, опираясь на ветку дерева, и заглянула в отражение гладкой поверхности воды. Какая же девушка не воспользуется возможностью хоть на мгновение взглянуть на себя? Вода, конечно, не зеркало, но много и не надо, чтобы полюбоваться стройным телом, покрытым короткой, атласной коричневато-золотистой шерсткой, темной на спине и переходящей в белую спереди. Она повернулась, любуясь на себя в профиль: да, ее маленький хвостик вполне может свезти с ума любого мужчину-сэйла. Да еще, если учесть, на какой стройной и соблазнительной фигурке он расположен!
Пока никто не видит, она могла себе позволить полюбоваться собой. Девушка повернулась лицом к воде и наклонилась, разглядывая лицо. Шея спереди и подбородок тоже были белые, а на щеках шерстка становилась золотистой и совсем пропадала ближе к прямому точеному носу и выразительным губам. Она внимательно посмотрела на отражение своих больших, слегка вытянутых к вискам, изумрудных глаз с вертикальными зрачками и кокетливо моргнула густым опахалом ресниц.
Юная прелестница была довольна: точеные брови красиво контрастировали с белыми веками, а сверху голову украшала шикарная грива золотисто-коричневых волос с легким оттенком красной меди. Лэя была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, насколько красива. Она уже не раз замечала, как у юношей перехватывало дыхание при виде ее стройной и сильной фигуры. А когда им доводилось заглянуть в ее изумрудные очи, они лишались всякого покоя.
Поэтому, сберегая спокойствие окружающих, как мужчин, так и ревнивых женщин, она носила легкий сарафан, хотя крестьянки обычно пренебрегали такой одеждой – зачем одеваться, если и так тепло? Другое дело, наряды знати и богатеев – они служили больше для демонстрации драгоценностей, чем для прикрытия тела.
Любуясь своим отражением в воде, Лэя вдруг получила сильный толчок в спину и упала в пруд, прежде чем сумела сообразить хоть что-то. Вынырнув из воды, она увидела знакомые круглые глаза, невинно уставившиеся на нее, как будто ничего не произошло.
- Ах ты негодник! Хлюп! Я же могла удариться и утонуть!
- Не-а! Ты здесь каждый день тонешь – и все никак не можешь этого сделать. Еще скажи, что не собиралась купаться, – пуговицы глаз сощурились в ехидной усмешке.
Перед Лэей корчил рожицы ее дорогой, любимый, личный лонк – друг и вечный ребенок, защитник и проказник в одном лице. Это смешное и шустрое существо, покрытое бурой шестью, было чуть выше пояса Лэе. Круглые уши и глаза с темной кнопкой носа делали его уморительно забавным. Даже когда лонк грустил, так и казалось, что он прикидывается и готовит очередную проказу.
Лонки были вторым разумным видом помимо сэйлов. Они уступали в сообразительности своим хозяевам, будучи неспособными к чтению или письму. К счастью, вместо того, чтобы уничтожить лонков, сэйлы поняли, что из них получаются лучшие друзья, и считали их чем-то вроде священных созданий. А лонки платили за это преданностью, привыкая к одному хозяину, смена которого для них была равносильна смертному приговору.
Позволить себе взять в семью лонка могли только очень состоятельные сэйлы. Лонков было мало. В лесах жили их дикие племена, но очень немногочисленные, так как маленький народец не мог успешно противостоять крупным хищникам. Те же что жили с сэйлами, так сильно привязывались к хозяевам, что не образовывали пар и, соответственно, не имели детей. Только иногда, когда в одной семье сэйлов жила пара разнополых лонков, они могли заводить потомство, и тогда уж старались за других, производя по ребенку в год.
К четырем-пяти годам лонки почти достигали потолка своего развития, как физического так и умственного, оставаясь на всю жизнь на уровне пяти- семилетнего ребенка-сэйла. В это время они уходили из семьи и встречали своего будущего хозяина. Если хозяин им нравился, то через некоторое время, лонка нельзя было больше с ним разлучить надолго. Иначе тот впадал в депрессию, часто оканчивающуюся летальным исходом, от которого его могла спасти только особь противоположного пола. То есть, альтернативой было только создание новой семьи. Лонки жили почти столько же, сколько и сэйлы. Поэтому такой друг, слуга и ребенок зачастую для хозяина становился самым близким существом на свете.
Догнав по росту единственного старшего братика, Лэя сообразила, что братик вовсе и не братик, а ее личный лонк. Позже она заметила, что ни у кого в округе не было своего лонка, даже у ее родителей. Это заставило девочку задуматься. Как-то деревенские ребята, рассевшись стайкой на обочине дороги, стали наперебой хвастать, у кого какой братик или сестричка. Когда дошла очередь до нее, одна девочка, махнув рукой, заявила:
- А у Лэйки нету ни братьев, ни сестер!
На что один мальчишка постарше ответил:
- Что бы ты, дуреха понимала? У нее свой лонк! А лонки есть только у королевских родственников, ну вельмож всяких, придворных…
- Так что? Получается, Лэйка – королева какая-то? А что она тогда у нас в деревне делает? – горячо стали обсуждать ребята и потом, как по команде, повернулись к Лэе.
- Ты кто? – серьезно насупившись, спросил самый старший парнишка лет двенадцати от роду.
- Я… не знаю! – растерявшись, девочка не знала, что ответить и, чуть не плача, метнулась домой.
Она помнила, как наткнувшись на маму на кухне, схватила ее за платье и, уткнувшись в живот, захныкала:
- Почему у меня нет братика или сестрички? Почему они меня королевой обзывают?! - приставала она к маме, рассержено топая ножкой.
