Фредерик Дар - Искатель. 1993. Выпуск №6
— Я позвонил вам на авось, зная, что вы в отпуске, мой дорогой Сан-Антонио. Все дело в том, что у одного из моих друзей, месье Петит-Литтре, известного издателя, произошло нечто из ряда вон. Представьте себе, во время званого вечера, который он давал в своем особняке в Нейли, две трети его гостей почувствовали недомогание.
— Что, лангуст оказался несвежим? — предположил я со злорадством, о происхождении которого вы догадываетесь, если, конечно, не вчера свалились с луны.
Это не веселит Стриженого.
— Все намного серьезнее, чем просто пищевое отравление, мой друг. Петит-Литтре один из немногих присутствующих на вечере, кто не почувствовал тревожных симптомов. Охваченный ужасом, этот достойный человек обратился ко мне: представьте его трудности!
Надеюсь, у него они не связаны с желудком, не могу я сдержаться, чтобы снова не пошутить, я вообще шутник (такой шутник, что в один прекрасный день окажусь в шутейном доме).
В порыве красноречия Старик продолжает:
— Он не захотел обратиться в полицию, вы понимаете… Имена его гостей известны всему Парижу и…
Ну, конечно, с такой публикой речь не может идти о разбирательстве на уровне полицейского участка.
— Я по-дружески прошу вас, дорогой, поехать и посмотреть на месте, в чем там дело…
Вы уловили тонкий намек? Ваш Сан-Антонио попался, как кур в ощип. Правда, с почестями, достойными пасхальных яиц! Я проклинаю Старика, его высокопоставленных корешей и свою дурацкую привычку снимать телефонную трубку среди ночи.
— Сейчас буду там, месье директор.
Он диктует мне адрес Петит-Литтре.
— Как только появятся новости, звоните!
— Договорились!
Я кладу трубку на рычаг и поворачиваюсь к Ирен.
— Вы уходите? — лепечет она, побледнев от разочарования.
— Да, срочное дело.
— В такой час?
— Один из наших крупных клиентов вылетает утренним рейсом в Рио, но перед тем хочет сделать заказ на сто двадцать миллиардов долларов, я спешу предоставить в его распоряжение наш каталог.
Она встряхивает головой, чтобы лучше понять услышанное.
Наконец понимает.
— Чем вы торгуете?
— Аппаратами по производству ветра. Вы немного вздремнете здесь, думая обо мне. А я не заставлю себя долго ждать.
Меняю свой дорожный костюм принца Гэльского, помятый в железнодорожном путешествии, на темно — синий в полоску и спешу вывести свой «мерседес» из гаража.
Через двадцать минут я появляюсь у Петит-Литтре.
Это хибара типа Версаля; жилище не из тех, где делают пи-пи в подъезде! Оно состоит из двух этажей[8], внутреннего двора с вековыми деревьями, крыльца, превосходящего размерами сцену Паде-де-Шайо, и кованой решетки, рядом с которой чугунные кружева Ворот Станислава в Нанси покажутся сеткой для бутылок.
Меня ждут с нетерпением, что льстит самолюбию. Hе успеваю я хлопнуть дверцей своей тачки, как слуга в белой ливрее с черной бабочкой бросается мне навстречу.
— Месье комиссар Сан-Антонио? — спрашивает он.
— Собственной персоной, — говорю, чтобы раб сразу понял, что я не из тех, кто сморкается в занавески на светских приемах.
— Месье ждет вас в зале.
Я преодолеваю парадную лестницу из райского каррарского мрамора и вхожу в зал сверхъестественных размеров.
Я нахожу месье Петит-Литтре, затерявшимся в кресле стиля Луи XIII, выгнутом, как бараний рог. Его лицо мне знакомо, ибо этот человек знаменит. Не он ли является счастливым издателем Поля-Луи Ландыше, рудокопа-поэта, ставшего в прошлом году лауреатом премии Французской академии за свое произведение «Все в забой»? Ода одновременно футуристическая и спелеологическая, написанная в стиле подземки, более известном, как «стиль метан». Благодаря ему французская литература обогатилась фразой без глагола и без определений. Разве не Петит-Литтре открыл столько ярких талантов, которые без него остались бы неизвестны широкой публике? Упомяну для примера лишь наиболее известных из них: Бутузе, вундеркинд, накропавший «Молоко на губах», когда сам насчитывал восемнадцать месяцев от роду и три зуба. Валентин Поцелуи, который отхватил Гонкура за свой «Пальчик благовоспитанной девицы»; Виктор Чертвозмье и его политический памфлет, озаглавленный «Старик и горе». Но Петит-Литтре не только открыватель молодых дарований, он внес крупный вклад и в популяризацию классических произведений, издав полное собрание сочинений Бальзака на маисовой бумаге типа сигаретного фильтра. Короче, это вам не кто-нибудь.
Ростом он около метра тридцати пяти, макушка лишена растительности, что не делает его выше, и кроме своих пяти десятков, обременен огромными очками в деревянной оправе. У него голубой взор навыкате и тонкий голосок евнуха, которому рассказывают похабные истории.
Он выскакивает из кресла, как зубная паста из тюбика, на который наступили, и, трепеща всем телом, бросается ко мне.
— Леон Петит-Литтре, — представляется он, протягивая руку, перчатку для которой следует выбирать в Галери[9] в отделе для девочек.
Я внимательно рассматриваю этого крошечного индивида. В издательско-издевательском кругу его окрестили карлик Леон-Карлеон.
— Комиссар Сан-Антонио, — отвечаю я.
Я принимаю щепотку его хрящей в свою десницу и жду объяснений.
— Это неслыханно, — говорит он. — Архинеслыханно. Извольте следовать за мной.
Нет ничего легче — длина его шажков не превышает двадцати пяти сантиметров.
Петит-Литтре ведет меня в большой зал. Потрясающая картина открывается моему взору. Два десятка человек в вечерних нарядах раскинулись на диванах и коврах. Они слабо шевелятся, издавая время от времени легкие крики новорожденных или тоненькие смешки. Незаметно, чтобы они слишком страдали, но все до одного в бессознательном состоянии… Дамы испускают сладострастные стоны. Вечерние платья драпируют подбородки.
— Умопомрачительно, не правда ли? — обращается ко мне издатель.
Должен признать, что такое зрелище я вижу впервые.
Пяти или шести приглашенным посчастливилось избежать участия в кошмаре. Они стоят в центре огромного зала с озабоченными минами и переговариваются.
— Следует вызвать врача, — говорю я.
— Уже, я позвонил профессору Баламю, он будет с минуты на минуту!
Я наклоняюсь над типом, растянувшимся под столом со скрещенными на груди руками. Он единственный, кто одет в белый смокинг.
— Это метрдотель, — информирует меня Петит-Литтре.
Я прикладываю ладонь к груди жертвы. Сердце бьется ровно, хотя и немного учащенно. Веки вздрагивают и временами приоткрываются, пустой безжизненный взгляд.
