Александр Мартвнов - Последний торпедоносец
Но недавно я убедился, что его герои — существуют. Хотя на дворе 2006 год и родились они уже не в том Севастополе, не в том Крыму, не в той стране. Вот только шпаге они предпочитают совсем иное оружие.
Но они твёрдо знают, кто их враг и что они защищают. Я посвящаю им и таким, как они, мою книгу — и это моё стихотворение…
МОЯ РОССИЯ
Как летит под откос Россия
Не хочу, не могу смотреть.
Но боюсь, что и вы бессильны,
Потому выбираю — смерть…
А. Ахматова.
Над безмолвьем тоскливым улицы,
Над похмельным укором судьбе
Плещут крылья мутанта-курицы,
Угнездившейся в русском гербе.
Глазки хитрые, юркие пальчики
И война без пощады… с детьми.
Снова лепят срок русским мальчикам,
Пожелавшим остаться людьми.
Перекрыты шлагбаумом доллара
Как прыщи — новоделы храмов
Все пути и дороги к мечте.
Вместо школ и могучих ракет.
Забурьянено русское поле,
Над страною пылают рекламы,
Власть не та и песни не те.
Забивая в ночи звёздный свет.
"Россиянцами" русским зваться.
Кто не хочет — концлагерь и смерть…
… Это что же, ребята — сдаваться?!
Это что же — быть русским не сметь?!
Где Кавказа ущелья узкие,
Возле баров надуто-сытых,
Выполняя последний приказ,
Где поганцы жируют и срут,
Умирают ребята русские,
Занял пост пацанёнок бритый
Не отводят от смерти глаз.
И в руке — арматурный прут.
По лесам, по деревням мёртвым,
Как в далёкий военный год,
Партизанские схроны упорно
Потихоньку строит народ.
Где-то, в нищем роддоме курском,
Кровь на куртке и узкой юбчонке
Новый «Ост» рожденьем поправ,
И холодных глаз приговор.
Появился мальчишка русский.
Посадила наша девчонка
Мать его назвала — Святослав.
На заточку «джигита» с гор.
Где-то дело закрыто, закончено.
Ликования в зале шквал.
Наркодилера мальчики кончили
Суд присяжных их оправдал.
Что ты делаешь, Ваня, за хатою?
Власти-неруси в панике мечутся
Что под стреху со свёртком полез?
И строчат за законом закон,
На заразу губасто-носатую
Но — суровым золотом светятся
Мужичок приготовил обрез.
Лики русских старинных икон.
Солнце в небе свастикой катится,
Боги-предки не сводят с нас глаз.
Тьмы исчадья в ужасе пятятся,
Чуют — близок расплаты час!
Мглой изгажено небо синее…
Что ж, ребята, крепче держись!
Ведь летит под откос Россия!
Потому — выбираем жизнь!
Черноморское побережье недалеко от Анапы.
… На данный момент экипаж катера составляют всего три человека: моторист старшина 1й статьи Дубинский, стрелок юнга Кротких и я. Несмотря на наличие в базе большого количества топлива и боеприпасов, а так же полную скрытность от врага, мы не можем более вести боевых действий и даже обслуживать наш катер, последний оставшийся из бригады. Исходя из этого, я принял решение законсервировать катер и пробираться на восток, к линии фронта. С собой возьмём продукты и боеприпасы для личного оружия. Журнал оставляю здесь. В случае если мы погибнем и кто-то наткнётся на базу — перед ним ничем не приукрашенная летопись действий нашей бригады летом 1942 года. Если же останемся живы — ещё поплаваем. Но в одном я уверен твёрдо: врагу не видать Чёрного моря, как своих поганых ушей! Не может такого быть, чтобы мы напрасно сражались, чтобы напрасно погибли все наши ребята и наши не спустившие флаг катера. Чёрное море было, есть и будет нашим, русским, советским! Враг будет разбит, победа будет за нами!
На всякий случай — прощайте, товарищи.
Капитан ТК N26 лейтенант Димочкин.
Капитан закрыл журнал и медленным движением, не сводя глаз с горящей под низким потолком лампочки в проволочном колпаке, убрал его в стол. Щёлкнул замком, поднялся, поправляя китель, ремень с висящим на нём ТТ в кобуре. Подхватил с откидного сиденья ППШ, вещмешок — и вышел наружу, одним поворотом колеса задраив за собой дверь.
Над пирсом одиноко горел прожектор. Его свет лежал на чёрной, масляно-неподвижной воде. Другие катерные стоянки были пусты — N26 оставался последним из шести катеров бригады — но на берегу угловато темнели домики служб. Остальная пещера была погружена во мрак, только где-то — казалось, неимоверно далеко! — светилась узкая щель разблокированного входа. Но вот она начала закрываться: бесшумно, плавно. Катер больше не выйдет в море. А его последние моряки поднимутся отсюда другим путём.
Мы сделали всё, что могли, подумал лейтенант, шагая на берег. Три месяца в полном окружении мы нападали на конвои и одиночные суда врага, обстреливали береговые посты и колонны. Нас не победили. Фашисты до сих пор не знают, где мы. Но как же тяжело уходить…
Кротких, сидевший на кнехте, поднялся. Быстро посмотрел на капитана, промолчал. Они вместе повернулись в ту сторону, где — всё ближе и ближе — хрустел галечник под ботинками старшины 1й статьи Дубинского — это он закрывал шлюз.
Вскоре немолодой, чуть кривоногий моряк с висящим через плечо трофейным немецким автоматом тоже подошёл к кнехту.
Капитан почувствовал: надо что-то сказать. Что-то такое. Такое. Но слова не шли на ум, вместо них к горлу подкатывали слёзы. Он достал фонарь, проверил его и сухо скомандовал:
— Юнга Кротких, отключить прожектор, обесточить систему. Потом идите на огонь фонаря.
— Есть, — хрипло сказал мальчишка и, поворачиваясь, покачнулся.
— Как будто сам себе руку отрубаешь, — сказал старшина, глядя ему вслед. И ожесточённо добавил: — Эхх, идить твою…
— Отставить матюки, — оборвал лейтенант. — Мы сюда ещё вернёмся. Не можем не вернуться, ясно, старшина?
Он подумал, что, кажется, нашёл все-таки верные слова. Но прожектор как раз мигнул коротко — и погас.
Пещера погрузилась во мрак. Таинственно захрустели шаги. Какое-то время ещё светил, покачиваясь и удаляясь, огонёк фонарика.
Потом исчез и он.
От унтерштурмфюрера ваффен-СС(1)
Юнуса Али олгы
штурмбанфюреру СС Клаусу Дитмару
ДОКЛАДНАЯ
Сегодня, 22 сентября, моим подразделением в районе станицы Виноградная разбит в бою отряд советских моряков. Потери красных составили до 30 человек убитыми (два трупа захвачены, остальные унесены врагом с собой, взят в плен контуженный моряк). Мои потери — 16 убитых, 3 тяжело и 5 легко раненых. Предполагаю, что это высаженные с подводной лодки диверсанты. За героическое предотвращение диверсии ходатайствую о награждении следующих моих людей…
