Евгений Кривенко - Там, где была тишина
Он взбегает еще на один бугор и теперь уже ясно видит певца. Это юноша-туркмен. Он сидит на маленьком кудлатом ишачке, его длинные ноги свисают почти до земли.
Юноша одет в серый пиджак и такие же брюки, на голове большая папаха. Черные широкие брови туркмена сурово сдвинуты и образуют одну широкую полосу.
Вот он заметил Макарова и широко улыбнулся.
— Здравствуй, товарищ, — первый произносит он, соскакивая с ишака и протягивая крепкую смуглую руку. — Будем знакомы, пожалуйста, Мамед, местный житель.
— Здоро́во, — улыбается ему в ответ Макаров. — А я вот дорогу ищу…
— Какую дорогу? — удивляется Мамед, и брови его настороженно сдвигаются. — Зачем тебе дорога? — снова спрашивает Мамед, не спуская с Макарова глаз.
Макаров торопливо достает из кармана пачку папирос «Строим».
— Куришь? — протягивает он пачку.
— Зачем? — брезгливо морщится тот. — Черным дымом дышать? Нехорошо.
— Конечно, нехорошо, — соглашается Макаров, с любопытством поглядывая на юношу. — Меня сюда дорогу строить прислали. Прорабом назначили. А сам я из Украины, из Полтавы. Может, слышал?
Брови Мамеда расползаются все шире и шире. Он дружелюбно улыбается.
— Конечно, слышал. У меня начальник — Мирченко, тоже из Украины. Геолог. Хорошие песни поет. Я теперь хорошо Украину знаю. Очень хорошо.
Он поднимает руку, словно требуя внимания.
— Тарас Шевченко, — торжественно произносит он. — Правда? Днепрострой! Правда?
— Правда, правда, — взволнованно кивает головой Макаров.
— И песни хорошие, — продолжает Мамед. — Вот послушай.
Он вдруг запевает, чуточку перевирая слова и мелодию:
— Ой дівчино, шумить гай.
Кого любиш та й згадай.
Правильно?
Он подходит вплотную к Макарову и снова пожимает ему руку.
— Здравствуй, Украина, — трясет он руку Макарова. — Помогать нам приехал?
— Здравствуй, Туркмения, — поддаваясь его волнению, отвечает Макаров.
Брови Мамеда снова сурово сползаются.
— А дорогу плохо твои люди строят. Совсем плохо. Вот сам увидишь. — Он внимательно смотрит в глаза Макарова. — Ты как будешь работать? Хорошо?
И, не дождавшись ответа, назидательно произносит, подняв кверху указательный палец:
— Хорошее дерево по плодам узнают, а хорошего человека — по его делам. Такая у нас пословица есть.
Он вскакивает на ишачка.
— Пошт, пошт! — кричит и проезжает вперед.
И вот, наконец-то, Макаров видит дорогу. Свою дорогу!
Невдалеке перед ним начатое дорожное полотно, широкая насыпь посреди такира, уходящая к горам. Полотно тянется вдоль невысоких каменистых холмов, вдалеке сливающихся с горными хребтами.
Лицо Макарова раскраснелось. Сердце бьется чаще.
«Ну, вот и начинается твой первый экзамен, — думает он о себе. — Крепись, товарищ!»
Дорога строится. Отчетливо видны группы землекопов, телеги, тачки. Землекопы берут из расположенных вдоль полотна канав, так называемых резервов, и в тачках перевозят по катальным доскам к насыпи.
Тяжелая, однообразная работа. Сколько этой земельки нужно перевернуть, чтобы соорудить насыпь протяжением в несколько десятков километров. Тьму!
Макаров сбегает с холма. Еще издали он заметил, что резервы заложены неправильно.
Он почти бегом направляется к ближайшей бригаде. Его появление уже заметили все. Работа прекращается, рабочие постепенно сходятся к одному месту. Макаров видит перед собой рослого паренька с льняным снопиком волос на голове и ямочкой на подбородке. Паренек стоит, опершись на лопату. Рядом с ним — маленькая черноглазая девчушка в мужских ботинках, в красной короткой юбке, из-под которой видны ее голые ноги, на голове — косынка.
Навстречу Макарову с земляной насыпи медленно спускается приземистый пожилой землекоп. Он обут в лапти. На его взлохмаченной голове лежит блином старая, видавшая виды, промасленная кепка. У землекопа красные, подслеповатые, видимо пораженные трахомой, глаза.
— Здравствуйте, — нерешительно произносит Макаров, останавливаясь.
— Здравствуйте, если не шутите, — первой отвечает черноглазая девчушка, с удивлением рассматривая Макарова.
— Цыц, ты, — кричит на нее старик и не спеша снимает свою кепочку. — А закурить у вас не найдется? — щурит он свои хитровато поблескивающие глаза. — Уши совсем попухли.
— Найдется, — с готовностью отвечает Макаров и открывает коробку папирос, приобретенную в вагоне-ресторане.
К коробке протягиваются десятки черных, мозолистых рук. Она мгновенно пустеет.
— Закурили, — насмешливо тянет черноглазая. — Совести-то совсем нет.
— С куревом беда! — как бы оправдываясь, говорит старик.
— А вы, извините, кто будете?
Но его перебивает стоящий рядом землекоп в рваном узбекском халате, босой, но в шляпе.
— С куревом беда! — смеется он, оскаливая неровные зубы. — А с чем не беда? Жратвы нет. Кто что где достанет, тем и кормится. Спецовки не дают, вот и ходим, как артисты.
Девчушка фыркает.
— А ты чего, Маруська? — набрасывается он на нее. — Разве неправду говорю? К черту эту работу! Сегодня же на расчет подаю. Хватит!
— Хватит, — поддерживают его многие из рабочих, видимо члены его бригады. — Правильно Куркин говорит!
— Цыц, вы, — снова машет на них рукой старичок в кепочке. — Может, человек к этому делу и отношения никакого не имеет, Может, он просто прохожий.
Старик с любопытством разглядывает костюм Макарова, белую рубаху с крахмальным воротником, темно-зеленый галстук, фетровую шляпу. Сколько стипендий съела эта штуковина — и не счесть. Особенно хотелось приобрести шляпу — предмет давних вожделений: что за специалист без шляпы? А теперь вот чувствует — действительно, вырядился не по погоде! А шляпа и галстук вовсе не к месту.
— А вам, извините, не жарко? — ехидно хихикает в ладошку Маруся.
— Жарко, барышня, — виновато усмехается Макаров, отводя взгляд от ее сверкающих глаз. — А назначен я к вам сюда, товарищи, прорабом. Так что вместе работать будем.
Вокруг воцаряется тишина.
Маруся открывает рот, словно собираясь снова бросить какую-нибудь шутку, но высокий парень, стоящий рядом с ней, незаметно толкает ее локтем. Маруся прикусывает язычок.
— Вот что, — прерывая неловкое молчание, произносит Макаров. — Вы здесь, ребята, с резервами больно нахомутали. Давайте-ка для начала разбивочку сделаем…
Он обращается к старику…
— А колышки, визирки у вас найдутся?
— Имеются, — поспешно отвечает тот. — Я бригадиром здесь. Фамилия моя Ченцов. Из мордвы, значит.
