C Нариманов - Белый якорь
На носу «Грозного» развевался трехцветный флаг. Пароход уходил…
В удобных каютах усердно крестились офицеры и их дамы, тогда как в трюме, в этой мерзости, грязи и духоте поместившиеся кое–как солдаты, понуря головы, молча переживали состояние людей, делающих безумный прыжок в неизвестность!..
IV
Неприятная неожиданность
Шикарный табль-д'от. Белоснежные накрахмаленные скатерти… Дорогая сервировка… Изысканные блюда гармонировали с вылощенными офицерами…
Цыганский хор страстно выводил «Час роковой»…
И когда последняя нотка цыганки замерла…
Прилизанный румынский оркестр заиграл фокстрот.
Пары закачались, скользя по–утиному…
Пробки шампанского обстреливали потолок…
Бесстрастные глаза офицеров иностранного командования скользили по танцующим…
А старые графини и княгини в своих каютах вызывали души умерших, ища спасения своих майоратов в предсказаниях предков…
Так безумствовала отступающая белая братия…
Повисший на якоре офицер, переодевшись в другое платье, цедил слова.
— Я как Петроний! Я люблю народ, но не могу войти в гущу его… От них дурно пахнет! O–o–peule! — это ужасный институт…
— Ах, да, институт! — перебила его жена Хвалынско–го, — есть в этом Константинополе институт красоты?…
— Я не знаю… но красивые турчанки…
— О yes! — процедил бесстрастный англичанин.
Всю ночь напролет пьянство продолжалось…
Уже наступило утро…
Группа офицеров во главе с Хвалынским сошли в трюм произвести перепись трюмных пассажиров.
Люди поодиночке подходили к столу, называли свою фамилию.
К столу подошла молодая девушка.
Хвалынский посмотрел на нее:
— Как фамилия?
— Винокурова, Татьяна.
— Вы отправитесь в распоряжение моей жены…
— Я не могу… Я с женихом.
— Кто ваш жених?
— Дроздов.
Дроздов встал рядом с Таней Винокуровой.
— Она моя невеста…
Не успел Дроздов окончить фразы, как мясистая рука генерала Хвалынского шлепнула по лицу Дроздова.
Дроздов рванулся на Хвалынского.
Его схватили и оттащили от стола.
— Отобрать у всех оружие, — крикнул генерал Хвалынский и ушел вверх по лестнице.
Солдаты молча сдавали оружие.
Дроздов схватил свою винтовку и выбросил в море.
Два жандарма подошли к Винокуровой, и она в сопровождении их вышла на палубу.
С этого дня началась служба Винокуровой у Хвалынских.
Вечером этого же дня офицеры пороли Дроздова шомполами.
Уныло созерцали тяжелую картину солдаты…
И ласково ухаживали за Дроздовым, когда он в лихорадке, с посиневшими рубцами на спине, покрытый шинелью, лежал на носилках.
Генерал Хвалынский в компании полковых дам и своих адъютантов ужинал.
Сонно наигрывал румынский орхестр какой–то страстный мотив.
Скучающие цыгане сновали по палубе парохода…
В трюме готовился план бунта…
— Перебить офицеров и повернуть обратно домой…
Вот лозунг трюмных обитателей.
Откуда–то появились наганы, винтовки, шашки, штыки.
Обитатели «Грозного» спали.
Солдаты молча готовились к нападению…
Их предавал жандарм.
Крот рыл яму.
Хвалынский, нахмурив брови, слушал доклад.
Приказал будить офицеров…
А между тем в трюме поспешно раздавали оружие… Распределялись роли…
Как всегда, в куче солдат немедленно нашлась горсть отчаянных смельчаков, которые решили взять на себя первый почин нападения…
Кипела работа!
Генерал Хвалынский с мрачным лицом, но в неизменно элегантной позе стоял со стеком в руке у стола обширной кают–компании.
Сонные офицеры, еще не очухавшись от недавнего кутежа, поспешно входили… Кланялись коротким военным поклоном, вытянувшись во фронт — отходили в сторону и садились.
Генерал Хвалынский заговорил, скандируя слова:
— Господа офицеры! Я получил донесение: нижние чины в трюме готовят бунтарское выступление… Будь мы на суше и на своей земле, я не собирал бы военного совета, а отдал бы короткий приказ: подавить мятеж вооруженной силой…
Генерал Хвалынский оглядел всех офицеров, перевел дух и, нахмурив брови, закончил:
— Но мы теперь экстерриториальны, мы на борту транспорта с иностранным командованием. И потому мы должны прежде всего обратиться к командному составу судна.
Совет поспешно согласился. В головах «господ офицеров» еще шумел недавний фокстрот вперемежку с румынским оркестром и цыганским пением…
И вдруг этот — бунт… Какая неприятная неожиданность! Какая тревожная ночь!..
V
О том, чего не захотели иностранные матросы
А в море была тишина…
«Грозный» плавно скользил по тяжелым темным волнам, окрашенным в серебристый цвет широкой лунной полосой…
У носа пенилась белая накипь, а за кормой тянулся длинный блестящий след…
Иностранец–командир выслушал доклад генерала Хвалынского о готовящемся бунте с чисто британским хладнокровием.
Ни одна черта его обветренного, бритого лица не дрогнула.
Он бросил несколько отрывочных английских слов своему старшему помощнику.
— Олл райт, — отчеканил помощник, козырнул и ровным шагом вышел из кают–компании.
Наверху засвистел боцманский свисток.
Всю команду вызывали наверх.
На баке была выстроена иностранная команда «Грозного».
Капитан говорил им речь; отрывисто, точно выплевывая слова, он сообщает команде о готовящемся бунте. И призывает, приказывает им оказать должное сопротивление вооруженной рукой.
В стороне стоит генерал Хвалынский во главе группы офицеров.
Все впились глазами в ряды иностранных матросов, спешно собранных чуть не в последний момент перед отходом парохода.
И ждут, ждут…
Иностранная пароходная команда стоит молча, с нахмуренными лицами.
Капитан посмотрел на свою команду, как укротитель на зверей. И лицо его постепенно покрывается багровой краской, которая ползет по толстой шее и постепенно заливает все лицо.
Сзади командира выросли две бесстрастные фигуры помощников с револьверами в руках…
Напряженная тишина…
Только слышно, как мерно работает винт, да тяжелые волны бухают у борта транспорта.
Фронт дрогнул.
И вдруг все, как по команде, молча… разошлись.
