Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов
– Катруся, – сказал громко и жалобно, точно набедокуривший ребенок, – это я, Богдан…
Бледное лицо мелькнуло за занавеской, скрипнула дверь, и маленькая фигура в белом бросилась к Богдану. Увидев еще одного человека, Катруся вскрикнула и спряталась за брата.
– Тише! – сказал Богдан. – Ты одна?
– Кому же еще здесь быть?
– Хорошо. Это Петро, товарищ… Он ранен… Я ему помогу, а ты иди вперед…
После грязного барака эта комната с полированной мебелью и простеньким ковром на полу казалась необыкновенной. Петру не верилось, что такая роскошь может существовать в трех километрах от центра города, от Цитадели, где заживо гниют пленные… Особенно почему-то поразил кактус на подоконнике. Выходит, жизнь не остановилась.
Он лежал на диване, смотрел вокруг, и слезы невольно катились из глаз. Богдан и Катруся склонились над его ногой. Катруся, заметив слезы, сочувственно спросила:
– Больно?
– Нет… – покачал головой. Действительно, боли не испытывал, нога словно одеревенела… Кактус… Он вспомнил: точно такой же стоял в их киевской квартире…
Катруся нагрела воды, принесла белье.
– Простите, немного, правда, великовато, это брата…
“Смирительная рубашка”, – подумал Петро, переодеваясь.
А Богдан посмотрел и засмеялся. Смеялся долго от всего сердца. Петро понимал – хохочет не над его действительно комическим видом, а потому, что после всего пережитого почувствовал себя, наконец, че shy;ловеком. Богдан неожиданно умолк. Опасливо покосился на окно, потом сказал:
– Катруся, постели нам в каморке, а к двери придвинь шкаф. Поговорим потом, теперь – спать!
Кладовая – длинная узкая комнатушка. Здесь трудно поставить даже одну кровать. Катруся постелила на полу. Свежие простыни и наволочки пахнут смородиновым листом – белье, видимо, сушилось в саду над кустами.
Петро закрыл глаза и долго лежал неподвижно, ощущая лишь боль в ноге и мягкую нежность подушки…
…Но вот неожиданно открылась дверь – и к нему подсел капитан Воронов. И это уже не кладовка с мягкой, чистой постелью, а их длинный темный барак. Рядом лежит Богдан, укрывшись грязной шинелью. Они снова начинают шепотом обсуждать план побега. Воронов почему-то сердится, повышает тон, и Бог shy;дан своей широкой ладонью закрывает ему рот.
Но где же это стреляют? Почему надсаживаются автоматы? Ведь заключенные еще только подползают к колючей проволоке – десятки изнуренных людей в изорванной одежде. Впереди Богдан с ножницами – неведомые друзья, рискуя жизнью, перебросили их сюда, за проволочную ограду. А позади он, Петро, с одним-единственным на всех пистолетом… Нет, оказывается, это не автоматные очереди, просто громко стучит сердце, кровь с шумом пульсирует в висках. Богдан перерезал проволоку – поползли один за другим.
Скоро и его черед – передние, вероятно, уже далеко. Вот и дыра. Осторожно, чтобы не задеть проволоку, приподнялся, опираясь на локти, и тут же припал к земле. Неужели часовой что-то заметил?! Заметался луч прожектора, вдоль ограды резанул пу shy;лемет. На секунду прожектор осветил в темноте фигуры людей, которые неслись по склону горы к городу.
Заметили…
Теперь уже нельзя колебаться – кинулся через дыру, обдирая руки и плечи, побежал под автоматными очередями, петляя как заяц. Споткнулся, покатился с горы. Видно, сильно зашиб ногу, так как не мог уже подняться. Лежал, кажется, целую вечность. И не заметил, когда его подхватил Богдан…
Опять темная узкая улица… Мотоцикл мчится прямо на него. Яркий свет фары по-театральному вытягивается в узкий длинный луч. Петро знает, луч этот смертельно опасен: если заденет – конец. И Петро вновь припадает к стене, стараясь быть совсем незаметным, но тело его почему-то растет и растет… Сейчас луч неумолимо врежется в сердце… Но, метнувшись, луч лишь ожег ногу и погас.
…Петро вскочил. Где он? Темно. Кто-то тяжело дышит рядом. Душно… Где же все-таки он? Коснулся подушки – и вспомнил.
Бред долго еще не оставлял Петра. Проснулся Богдан, зажег спичку, дал напиться чего-то кисловатого – должно быть, фруктового сока. После этого Петро крепко заснул и очнулся, лишь когда Богдан стал тормошить его.
Катруся открыла дверь, и в кладовке стало светло. Богдан пошел помыться. Через несколько минут вернулся в полосатой пижаме, которая мешком висела на его худых плечах. Пожаловался:
– Есть хочется, а она – бульон с сухариками…
Петро сказал смущенно:
– Я не отказался б и от бульона.
– Но ведь у нее есть картошка и целый кролик. Представляешь, что такое тушеный кролик!
Петро, конечно, представлял. От одной мысли о подрумяненной, пахнущей лавровым листом горячей картошке его замутило.
– Ничего не выйдет, – сказала Катруся. – Бульон, сухарик и немного черного кофе. Скажите спасибо, что у меня осталось еще немного довоенного кофе. Сейчас его ни за какие деньги не найдешь даже на “черном рынке”.
– Но ведь мы есть хотим, сестричка! – сказал Богдан умильным голосом. – Мы не ели уже…
– Именно поэтому только бульон! Слишком долго ждала Богданушку, чтобы снова потерять его! – Катря прижалась к брату, посмотрела на него. И столько доброты было в ее взгляде, столько преданности, что Петро понял, почему Богдан всегда с такой любовью говорил о сестренке. – Картошка и мясо для вас сейчас – смерть. Правда ведь? – обратилась за поддержкой к Петру.
Тот вяло согласился. Да, Катруся совершенно права, но так хотелось есть… Смущенно улыбнулся и судорожно проглотил слюну.
Катруся все поняла. Смотрела на них полными слез глазами.
– Бедные мои… Но нельзя же…
– Столько разговоров про бульон, но где же он? – воскликнул Богдан. – Лучше меньше, чем ничего!
Бульон был чудеснейший: горячий, душистый, покрытый желтым прозрачным жиром.
– В переводе на калории одну такую чашку надо было бы разделить по крайней мере на пятьдесят пленных, – сказал Богдан, дуя на горячую жидкость. Кожа на его впалых щеках порозовела, на лбу выступил пот. Продолговатое лицо казалось еще более длинным, нос заострился. Еще раз хлебнул, поставил чашку на колени и вздохнул: – Как там наши хлопцы? Неужели не прорвались?..
– Кому как посчастливилось, – сказал Петро. – Разве угадаешь? Основную группу повел Новосад. Он местный, говорил, чуть ли не каждую тропинку вокруг города знает. Должны были пробраться в район Злоч-ной и в тамошних лесах присоединиться к партизанам.
Богдан отставил пустую чашку. Уточнил:
– Если они, да простит меня пан, там имеются.
– В крайнем случае сами организуют отряд. У Новосада голова – дай бог каждому!
