И Ковтун - Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I
Стройный, мускулистый гладиатор (юбилейный подарок Академии) высоко держал лампу в руке, большой бледно-желтый абажур равномерно и мягко рассеивал свет над столом, и профессор, вытянув ноги, отдыхал после трудового дня, просматривая свежую корреспонденцию.
Эта привычка установилась в течение долгих лет.
Непременно срывать вечером листок отрывного календаря и с наслаждением перечитывать его содержание (от шаблонного меню до неудачных афоризмов) — еще одна привычка, оставшаяся с детства.
И сегодня профессор размешал сахар в стакане и протянул руку к календарю.
На сереньком шершавом листке над черной цифрой 26 стояло слово «сентябрь», а снизу «понедельник».
Далее листок с претензией на современность предлагал ряд имен (Гайка, Трибун, Мажор, Рева и Люция). Сообщив, когда именно всходит и заходит солнце, календарь советовал вдобавок проверить номера облигаций: дескать, не выиграли вы часом, гражданин, ю. ооо рублей?
Профессор перевернул листок и остановил глаза на небольшой заметке под заголовком: «Интересное явление».
Прочитав заметку, Горский неожиданно откинулся на спинку кресла и застыл, глядя куда-то в угол кабинета.
Спокойное лицо окутала глубокая тяжелая задумчивость, высокий лоб покрыла сеть глубоких морщин. Профессор Горский долго так сидел, после встал и начал мерить кабинет размеренным шагом.
И чем дальше, тем более частыми и нервными делались его шаги — профессор волновался, и уже давно вдохновенная и возбужденная мысль развеяла его тяжелую задумчивость. Вскоре он остановился перед шкафом и достал с полки аккуратно упакованную стопку бумаг.
Так его и застала Клавдия Марковна. Увидев непочатый стакан чая, озабоченно спросила:
— Голубчик, а чай?
Мысли профессора Горского витали на сей раз так далеко от чая, что он не расслышал вопрос жены:
— Что, Клава?
— Чай, говорю.
— А… чай.
Профессор бережно понес пакет к столу.
Клавдия Марковна увидела давно знакомую стопку бумаг, тревога и беспокойство мелькнули в ее добрых глазах. Она с тихой покорностью скорбно произнесла:
— Ты опять, голубчик?
Профессор молчал и, склонив голову, с суровым выражением разворачивал пакет. Захваченный своими думами, он не заметил, как Клавдия Марковна поставила на стол новый стакан с горячим чаем.
Второй стакан янтарного чая остывал нетронутый и забытый.
* * *Случилось так, что десять календарных строк разбередили волнующую и любимую мечту профессора, и не просто мечту, которая тихо приходит в час отдыха и успокаивает как бром, а мечту, что уже пять лет непрестанно преследует и, точно навязчивая идея, не дает покоя.
Серенькие нескладные строки напомнили о таинствен-нном, еще никем не разгаданном событии, которое произошло двадцать лет назад в глухих, непроходимых таежных дебрях Азии.
…19…года, тихом ясным утром, сейсмографические нервы сибирских обсерваторий вдруг тревожно задрожали и пошли чертить угрожающие ломаные линии. Некая мощная сейсмическая волна валом покатилась по земному шару. Сейсмографы без конца вырисовывали ломаные линии — вестники землетрясения.
Но то было не землетрясение. В глухой фактории Вановара видели, как на тайгу налетел гигантский огненный шквал и грохнул страшным взрывом.
На мгновение на землю пала тьма, ее раскололи удары грома. Вздрогнула земля, и через минуту стало тихо и снова ясно, и только где-то далеко в таежных чащобах полыхал грандиозный пожар. На сотни километров вокруг в Бодайбо, Томском, Усинском слышны были далекие, глухие, мощные раскаты грома, и окна домов со звоном падали на землю.
Сомнений не было — из неизмеримых глубин космоса прилетел и рухнул в тайгу огромный, невиданный в истории человечества по размеру и силе аэролит.
Тунгусские поэты сложили дивные легенды о страшном и могущественном боге огня: он разгневался, накинулся на землю, разметал и испепелил мрачную тысячелетнюю тайгу и зарылся в трясину, запретив кому-либо ступать в пределы своих жутких владений…
Вот, пожалуй, и все, что было известно профессору Горскому об Азиатском аэролите.
Сотни корреспонденций посыпались в Академию в связи с этим событием. Они пересказывали друг друга и приблизительно указывали место, где упал аэролит: неисследованный еще район Подкаменной Тунгуски.
Канонадный 14-й год, разумеется, отвлек внимание от Азиатского аэролита — его падение в сравнении с канонадами крупповских орудий звучало не громче, чем звон крылышек осы рядом с гулом пропеллера.
В 19… году профессор Горский, листая архив метеорного отдела Академии, наткнулся на пожелтевшие, тщательно подобранные старые корреспонденции и газетные вырезки, связанные в толстый пакет (то было дело «Азиатский аэролит») и бросился на поиски уже овеянного легким маревом легенд небесного камня.
Мечтательный фанатик науки был чрезвычайно удивлен, когда ему отказали в средствах и посмотрели на него, как на не совсем здорового человека.
Милый наивный профессор никак не мог понять, что республике двадцатого года было не до аэролита. Сжатая со всех сторон железным кольцом интервенции, республика готовилась к последнему решительному бою.
«Ну, в те годы — да, он согласен. Но сейчас, почему сейчас столько препятствий? И проклятое слово «бедность» — вечно стоит непоколебимой стеной. Неужели республика так бедна, что не может ассигновать средства на экспедицию? Он ведь просит немного, всего несколько тысяч».
Профессор неподвижно и безжизненно сидел, склонившись над знакомыми до последней буквы материалами.
Потом тяжело отодвинул от себя пожелтевшие листы и откинулся на мягкую спинку. Вспомнил, как пять лет назад с проводником-тунгусом вышел из Тайшета и почти достиг Великого болота, куда, вне сомнения, канул аэролит.
Профессор почувствовал, как внезапно зажглось в груди упорное молодое желание.
Черт подери, Горский свое возьмет!
Завтра же в наступление. В решительное наступление. Профессор потер сухие холодные ладони, поднялся с кресла и подошел к окну.
В наступление!
За окном хмурилось серое ленинградское небо и уличные фонари отбрасывали косые мерцающие радуги.
Профессор снова потер руки и вслух сказал:
— В наступление!
Клавдия Марковна не спала, когда муж вошел в спальню. Он наклонился, поцеловал ее в лоб, подумал немного и тихо спросил:
— Клавуся, не припомнишь, когда именно Виктор Николаевич уехал в Америку?
— Месяц назад.
— Спасибо. Ты завтра напомни мне, чтобы я письмо написал, хорошо?
