Луи Буссенар - Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию
«Однако, — прибавил он на скверном английском, — я просил бы джентльменов подчиниться всем требованиям племени, чтобы не умереть от голода или туземного топора».
Совет был хорош, и соображения безопасности побудили нас принять его.
На следующий день вновь предстояло расплачиваться за пищу, хотя все безделушки кончились. Скрепя сердце мы принялись разбирать приборы, извлекать и распаковывать из ящиков препараты, пополняя таким образом свою опустевшую «казну».
С помощью Джо — переводчика и посредника, которому, впрочем, большинство наших предметов было знакомо ничуть не больше, чем его диким друзьям, — был заключен следующий договор: «Аборигены сопроводят англичан до Балларата[18] (оттуда легко добраться до Мельбурна), позаботятся обо всем необходимом и понесут багаж белых людей; в свою очередь, белые отдадут аборигенам приборы и реактивы будущей лаборатории». После того, как стороны без всяких возражений пришли к соглашению, оставалось только поклясться в соблюдении протокола. Эта церемония, священная для аборигенов, — дав слово, они никогда его не нарушают, — не представляла серьезного значения для нас. Я сдерживался изо всех сил, стараясь подавить смех при виде дяди, сэра Стивенсона, невозмутимо сидевшего, поджав ноги, на голой земле. Его белые длинные волосы рассыпались по плечам. Ладони он положил на бедра представителя собравшихся племен, скорее всего знахаря, скрючившегося, согласно традиционному ритуалу, точно в такой же, как дядя, позе. Никогда не забуду невероятного контраста этих двух полномочных представителей. Один — спокойный, одетый с иголочки, чисто выбритый, безупречный, несмотря на все невзгоды; другой — с накинутыми на плечи шкурами опоссума[19], с ушами и носом, размалеванными причудливым орнаментом, с глазами уродливой лесной совы, обведенными желтой краской.
Но вот произнесены сакраментальные[20] заклинания, союз скреплен несколькими бутылками рома, можно приступать к выполнению договора. Нелегкая это была задача — отобрать предметы для продажи. Меркантильность[21] не является исключительным достоянием современной цивилизации; начиная с библейских времен все народы мира везде и всегда заключали сделки. Поэтому мы нисколько не удивились настоящему базару, раскинувшемуся под эвкалиптами и камедными деревьями прямо на мелкой густой траве, покрывавшей землю зеленым бархатным ковром до самого горизонта.
Наши «продавцы» цвета сажи были одновременно и удивительно терпеливы и пылки, совершая «куплю-продажу». Примерно через час обмен закончился, и каждый стал обладателем образчика сокровищ белых людей.
Кроме предметов из меди и железа, наибольшим спросом у «покупателей» пользовались химические порошки и кристаллы, желтого, голубого, красного, зеленого, белого цветов, такие, как сульфат меди или железа, сернистая ртуть, ацетат меди, карбонат свинца. Несмотря на то, что мы, через Джо, пытались объяснить, сколь токсичны эти соединения, дикари все равно живописно раскрасились ими, перемешав с порошком для татуировки. Держу пари, это была настоящая, с утонченным вкусом, демонстрация мод, о которой, без сомнения, ее участники продолжают говорить и по сей день.
Один из демонстрантов выглядел действительно необычно. Ему достался флакон сусального золота для смазывания подушечек электромашин, и нага герой натерся им с ног до головы — фантастичней и удивительней существа нельзя было себе представить: живая, начищенная до блеска статуя вертелась и прыгала так, как это и не снилось профессиональному акробату. Другой модник украсил себя колоколом от пневматической машины — стеклянным резервуаром, прозрачность и прочность которого его безмерно поражали. Сей предмет поглотил голову аборигена по самые плечи. Третий счастливчик из чашек весов сделал что-то вроде цимбал[22] и буквально оглушал нас! Четвертый гордо вышагивал, привязав к спине узкими, из кожи угрей, ремешками стеклянный диск от электромашины. Ну а пятый… Пятый ухитрился проткнуть себе носовую перегородку газовым резаком. Его ансамбль дополнялся топором с обсидиановым лезвием, прикрепленным к рукоятке медной проволокой, вырванной из катушки Румкорфа[23]…
Сознавая весь трагизм ситуации, оставаться серьезным было тем не менее невозможно; улыбнулся даже мой дядя!
На следующий день мы отправились в путь, и благодаря строгому соблюдению договора все шло как нельзя лучше — ни единого инцидента за восемь дней.
Но увы! Кто может ручаться за будущее? Согласие было внезапно нарушено, и, к чести австралийцев, виноват в том оказался один из нас.
Матрос по имени Бен Френч, профессиональный боксер и порядочный негодяй, стал с некоторых пор бросать вожделенные взгляды на молоденькую и хорошенькую аборигенку.
Вскоре платоническая любовь перестала удовлетворять его, и он принялся осаждать черную добродетель своими домогательствами. Муж юной дамы, здоровенный парень с живым взглядом, ревнивый, как и все его соплеменники, страшно разозлился. Произошло объяснение, которое, несмотря на примиряющие слова рыжебородого Джо, закончилось ужасающим ударом кулака, обрушившимся, подобно восьмидесятикилограммовому ядру, на голову несчастного супруга. Бедняга упал замертво, словно дерево, поваленное лесорубом.
И сразу страшный крик пронесся под араукариями[24] и софорами[25]. Испуганные какаду и попугайчики, вереща, поднялись в воздух. Это был военный клич!
Мгновенно Бен, затеявший ссору, упал, сраженный в грудь ударом каменного топора; одновременно в него вонзились пять или шесть копий, а вращающийся бумеранг раздробил ногу.
Свершив этот акт возмездия, черные поборники справедливости, не тронув никого больше, разлетелись, как стайка воробьев. Крики, призывы, просьбы — все было напрасно. Мы остались одни, без пищи, в пустынной местности — никакой возможности сориентироваться, отыскать дорогу, раздобыть пищу. К счастью, с нами остался Джо. Он весь выкрасился в желтый цвет — знак мира, необходимый каждому парламентеру-аборигену, и отправился на поиски бежавших, обещая использовать все свое влияние, чтобы вернуть их.
Прошло два дня!.. Два дня жажды, голода и тревог под раскаленным солнцем. Мы уже стали отчаиваться, когда вдруг раздался хорошо знакомый клич — наш посланец возвращался в сопровождении одного из беглецов, раскрашенного с ног до головы белой краской — в знак войны. Его лицо, торс и конечности украшали татуировки, отдаленно напоминавшие отвратительный скелет. Дикарь, важно опираясь на древко копья с костяным наконечником, прежде всего потребовал от нас безоговорочной сдачи всего оружия и багажа. Пришлось подчиниться — иначе голодная смерть. Вскоре вернулись и остальные чернокожие. Мучениям нашим пришел конец; вновь появились в изобилии съедобные коренья и мясо животных, а мрачная раскраска в знак перемирия исчезла с тел обиженных туземцев.
