Евгений Татаренко - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1976 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
Прежде всего ему надо раздобыть какое-то оружие, чтобы не оказаться беззащитным, когда в город войдут ОНИ. Во вторых, необходимо подыскать убежище, где бы можно прятаться от НИХ. И наконец, в-третьих, следовало выяснить, остался ли в городе хоть один знакомый человек…
Люди появлялись на улице только для того, чтобы, перебежав с одного тротуара на другой или из одной подворотни в другую, тут же скрыться. Это были в основном женщины, и никогда прежде не видел их Тимка такими испуганными.
Со стороны холмов лишь время от времени доносились то короткая очередь, то, вразнобой, несколько винтовочных выстрелов, а на улице слышался чей-то сдавленный плач, кто-то встревоженно звал: «Катя!.. Катери-на!..», а из полуподвального окошка у самых ног Тимки, как из-под земли, вырвалось вдруг безнадежное, горестное: «Батюшки!.. Что творит-ся-то, ба-тюш-ки-и!..» — и потом стон, долгий, тоскливый.
Двое пожилых мужчин пронесли на больничных носилках девушку. Глаза ее были закрыты, черные волосы растрепались, а бледное, без кровинки, лицо выглядело неживым. Но какая-то старушка бежала рядом с носилками и уговаривала девушку: «Потерпи, Лидушенька!.. Потерпи, родненькая!..» Тимка посторонился, пропуская их.
Темно-красное солнце коснулось холмистого, в березовых лесах горизонта, и в пропахшем гарью воздухе словно бы сгустилось напряжение.
Тимка не сразу узнал свой дом. Третьего этажа фактически не было — вместо него торчали неровные зубья кирпичной кладки с одинаковыми промежутками пустот в местах, где были оконные проемы. Угол, что одной стороной выходил на улицу Разина, другой — на площадь Свердлова, обвалился. На тротуаре, у запасного выхода из кинотеатра «Луч», догорала опрокинутая полуторка.
Тимкина квартира на втором этаже была как раз угловая. Он вскочил в подъезд, чтобы с ходу взбежать по лестнице, и чуть не врезался головой в грудь своего соседа Федора Николаевича Кравцова…
Кравцов работал мастером на рыбокомбинате. Было ему уже лет сорок, но жил он одиноко, с матерью-пенсионеркой. Поначалу, когда Нефедовы только поселились здесь, Тимке сосед нравился тем, что угощал его мороженым, конфетами. А однажды принес Тимкиной матери целую корзину винограда и отказался взять за него деньги. Мать велела Тимке отнести виноград Кравцовым, сказала, что это «скользкий человек». И в следующий раз, когда Федор Николаевич вдруг предложил ей «в подарок» заграничную кофточку, которую он «случайно» достал у моряков, мать попросту выгнала его. С тех пор Кравцов больше ничего не предлагал ни матери, ни Тимке.
— Здорово, орел! — Он ухватил Тимку за голову и, слегка отодвинув, поставил перед собой.
— Здравствуйте… — пробормотал Тимка.
Кравцов держал под мышкой две пустые авоськи и слегка покачивался, глядя на Тимку из-под отяжелевших век. В нос ударило водочным перегаром, и Тимка невольно посмотрел в дверь, на улицу, где чернели выбитыми витринами окна магазина гастрономия-бакалея.
— Ты почему в городе? — пьяно ухмыльнулся Кравцов, загораживая своим широченным телом проход на лестницу.
— А вы?.. — невольно вопросом на вопрос ответил Тимка.
Кравцов пригладил темные волосы на висках. Говорят, он красил их и смазывал подсолнечным маслом, поэтому они были гладкие и всегда блестели.
— За нами курьеров не присылали… — нараспев ответил Кравцов.
— А за нами еще пришлют! — зло сказал Тимка, догадываясь, что тот имеет в виду краснофлотцев-посыльных.
Кравцов, глядя на него сверху вниз, громко, от души расхохотался:
— За тобой пришлют, мальчик, но не тех, кого ты ждешь! Сними вот это! — Он ухватил Тимку за тельняшку, что выглядывала в отворотах куртки. — Это теперь будет не в моде!
В другое время Тимка сдержался бы, но пьяный смех Кравцова в день, когда не вернулся к причалу «Штормовой» и легла на Семеновские холмы тишина, звучал издевательски. Ударив кулаком по его руке, Тимка отскочил к стене.
— Только троньте!
Кравцов перестал смеяться и, глянув на дверь, сделал рукой движение, чтобы поймать его.
— Только троньте! — повторил Тимка. — Моряки еще в городе!
— Щенок… — прошипел Кравцов. — Ну, погоди у меня… — И, круто повернувшись, зашагал прочь из подъезда, на выход.
КОМАНДИР «БО-327» НЕФЕДОВ
Шаря в кармане ключ, Тимка взбежал по лестнице на второй этаж. Но ключ был не нужен, так как дверной замок был взломан. Тимка вошел в квартиру неуверенно, как в чужую, медленно прикрыл за собой дверь.
Было жутковато и странно видеть рваный проем там, где прежде был угол, и стояла набитая книгами этажерка с его, Тимкиной, фотографией в рамке наверху. Этажерка и круглый, с инкрустацией столик провалились вниз, куда свисала теперь и никелированная кровать. На вещах, на полу лежал слой тяжелой цементной пыли, и вперемешку с разбросанными по комнате вещами валялись обломки кирпича, целые пласты штукатурки, осколки битой посуды.
Сначала Тимка подумал, что дверь была взломана, когда разыскивали его, но без труда убедился, что в квартире побывали чужие, недобрые люди. Исчезли верблюжьи одеяла с кроватей, шелковое белье матери из шифоньера, ее беличья шуба, туфли. Тимка не стал проверять распахнутых чемоданов, но сразу обнаружил, что пропала голубая шкатулка, в которой мать хранила фотографии, деньги, старые лотерейные билеты и облигации. Он поднял одну за другой несколько валявшихся на полу фотографий, пока наконец не отыскал групповой снимок шести — семилетней давности, на котором была мать, но не было отца, потому что отец фотографировал своей «лейкой». Мать сидела в большой компании за столом и, совсем еще молодая, казалась не похожей на себя. Зато, наверно, здесь она больше чем где-нибудь походила на Тимку, который с головы до пят уродился в нее. Отец говорил: «Это к счастью». Но Тимка всеми силами старался, чтобы у него легла между бровями такая же, как у отца, складка, потихоньку ото всех трогал пальцем губу в ожидании усиков и очень досадовал, что его голубые глаза никогда не потемнеют, чтобы стать похожими на черные, живые и проницательные, то веселые, то жесткие, — отцовские.
Чем был встревожен Виктор Сергеевич Нефедов перед последним выходом в море? Тогда Тимка не обратил на это внимания. Но, прячась в развалинах рыбокомбината, вспомнил и думал об этом, глядя на полосу горизонта за Каменным мысом, думал по дороге домой, думал сейчас…
Он сидел тогда на стуле как раз около этажерки, а отец, повторив Тимке обычную инструкцию по поводу осторожности и послушания, одетый к походу, в застегнутой наглухо тужурке, с пистолетом на ремне, нервно ходил из угла в угол, опустив голову и время от времени кусая губы, словно был уже в каюте и мог не замечать сына.
