М Фоменко - Рог ужаса: Рассказы и повести о снежном человеке. Том I
Большой зал, где мы сидели, постепенно заполнялся жизнерадостными компаниями, которых загнал внутрь внезапный ветер и снегопад, и гомон веселых голосов становился все громче. Музыканты оркестра, этого неизбежного спутника вечернего чая на швейцарских курортах, начали настраивать свои инструменты, готовясь заиграть обычное попурри из Пуччини. Мгновение спустя полились нежные, сентиментальные мелодии.
— Невероятный контраст! — проговорил Инграм. — Мы сидим здесь в тепле и комфорте, наш слух приятно щекочут младенческие ноты, а снаружи бушует буря, что крепнет с каждой минутой, и порывы ветра разбиваются о суровые утесы Унгехойергорна — Рога Ужаса, каким стал он для меня.
— Расскажи мне все, — попросил я. — Ничего не упускай: и если рассказ твой краток, пусть станет длинным. Почему ты назвал гору Рогом Ужаса?
— Ну что ж…. Мы с Шантоном (он был моим проводником) целыми днями исследовали утесы, чуть продвигались с одной стороны, останавливались, поднимались футов на пятьсот с другой, пока не натыкались на непроходимое препятствие; так продолжалось, пока нам не улыбнулась удача. Мы нашли путь — но Шантон, по непонятной для меня причине, все беспокоился.
Дело было отнюдь не в трудностях или опасностях восхождения, поскольку в противоборстве со скалами и льдами он был самым храбрым в мире человеком; однако он всегда требовал, чтобы мы до заката спустились с горы и вернулись в хижину у глетчера Блюмен. Да и после, когда мы оказывались в хижине и запирали дверь на засов, беспокойство не оставляло его.
Помню, однажды за ужином мы услыхали в ночи вой какого-то зверя, вероятно, волка. Шантона охватил буквально панический страх; полагаю, он до утра не смыкал глаз. Я подумал, что с горой может быть связано некое пугающее поверье либо легенда, чем и истолковывается ее название, и на следующий день спросил его, почему пик именуют Рогом Ужаса. Сперва он отмахнулся и сказал, что, как и в случае Шрекгорна{7}, гора изобилует пропастями и отличается частыми камнепадами; но когда я начал настаивать на ответе, он признался, что вокруг горы давно ходят легенды. Их рассказывал ему отец. Считалось, что на горе, в пещерах, обитали существа, похожие на людей; все их тело, за исключением лица и рук, было покрыто длинными черными волосами. Эти карлики ростом около четырех футов якобы обладали поразительной силой и проворством и являлись выжившими представителями некоей дикой первобытной расы. Горные создания все еще находились в процессе эволюционного развития; по крайней мере, так я предположил. Согласно рассказу Шантона, они иногда уносили девушек, однако не в качестве охотничьей добычи или пиршественного угощения, как произошло бы у каннибалов, но ради получения потомства. Похищали они и молодых мужчин, которых скрещивали с женщинами своего племени. Выглядело все так, словно эти существа, как сказано, были соприродны человеку. Понятно, что в приложении к сегодняшнему дню я не поверил ни единому слову. Вполне допустимо, что много веков назад такие создания и вправду существовали, и рассказы о них, учитывая поразительную цепкость традиции, передавались из поколения в поколение и все еще жили в сердцах крестьян. Что касается их численности, то Шантон поведал мне, что один человек как-то видел вместе трех существ; будучи очень быстрым лыжником, он смог спастись и рассказать о случившемся.
Шантон клялся, что этим человеком был не кто иной, как его собственный дед, и что существа подстерегли его зимним вечером в густых лесах у подножия Унгехойергорна. Шантон предполагал, что существа спустились туда в поисках пропитания, так как зима выдалась очень холодная: раньше их видели только среди скал горного пика. Преследуя его деда, они мчались чрезвычайно быстрым легким галопом, причем бежали то выпрямившись во весь рост, как люди, то на четвереньках, наподобие животных, а вой их был в точности таким, какой мы слышали ночью в хижине у глетчера. Во всяком случае, так утверждал Шантон, и я, подобно тебе, счел его историю самим воплощением давних суеверий.
Но уже на следующий день у меня появились веские причины изменить свое мнение.
В тот день, после недельных исследований местности, мы нашли единственный известный ныне путь к нашей вершине. Мы вышли, когда забрезжил рассвет — как ты можешь догадаться, по трудным для прохождения утесам невозможно карабкаться с фонарем или при свете луны. Мы наткнулись на длинную трещину, о которой я упоминал, проследовали по карнизу — снизу казалось, будто он обрывается в ничто — и за час, вырубая во льду ступени, преодолели ведущую вверх расщелину.
Дальше начался подъем по скалам; спору нет, он оказался сложным, но впереди нас больше не ждали никакие неприятные неожиданности и около девяти утра мы вышли к вершине. Там мы решили не задерживаться: бывает, на той стороне горы рушатся вниз камни, которые высвобождаются из разогретого солнцем льда; поэтому мы поспешили миновать расщелину, где камнепады случаются наиболее часто. Оставалось только спуститься по длинной трещине, что не составило для нас особого труда. К полудню мы справились со своей задачей и оба, как ты можешь вообразить, испытывали полнейший восторг.
Нам предстоял долгий и утомительный спуск: путь вниз пролегал между огромными валунами у подножия пика. Склон в этом месте очень порист, гора изрыта глубокими пещерами. Преодолев трещину, мы сбросили связку и теперь каждый из нас самостоятельно выбирал дорогу между упавшими скалами; некоторые валуны превышали по размеру обычный дом. И вдруг, обойдя один из валунов, я увидел нечто, сразу заставившее меня поверить, что истории Шантона были вовсе не выдумками суеверных крестьян.
Менее чем в двадцати ярдах от меня растянулось на земле одно из существ, о которых он мне рассказывал. Голое создание развалилось на спине, обратив голову к солнцу, и глядело прямо на яркое светило узкими немигающими глазками. Тело его было совершенно человеческим, за исключением длинных волос на туловище и конечностях, почти полностью скрывавших загорелую кожу. Лицо, не считая пушка на щеках и подбородке, было безволосым, и передо мной предстала звериная физиономия, чье чувственное и злобное выражение наполнило меня ужасом. Будь это создание зверем, никто и не содрогнулся бы при виде его животных черт; весь ужас состоял в том, что это было человеческое существо. Рядом валялись две-три обглоданные кости; существо, как видно, только что оторвалось от еды и теперь облизывало свои выпяченные губы, издавая довольное урчание. Одной рукой оно почесывало волосы на животе, в другой сжимало кость, похрустывавшую в сильных пальцах. Ужас мой, должен признаться, был вызван не рассказами Шантона о печальной судьбе, что ждала пленников этих существ, но самой близостью к созданию, так похожему на человека и одновременно столь дьявольскому. Пик, о восхождении на который я еще минуту назад вспоминал с таким восторгом и упоением, стал для меня истинным Унгехойергорном, ибо здесь обитали твари, какие не привидятся и в самом жутком кошмаре.
