Александр Соколовский - Дом на улице Овражной
В нашей группе было пятеро ребят: Валя Леонтьев, Зина Гунько, Лева Огурецкий и мы с Женькой. Иван Николаевич сказал, что все мы будем заниматься историей революционного прошлого Овражной улицы, и дал нам с Женькой задание подготовить доклад о событиях 1905 года. Вале, Зине и Леве досталась Октябрьская революция, 1917 год.
…Город наш сейчас отыщешь на любой географической карте Советского Союза. А лет триста пятьдесят назад нашего города не было еще ни в какой географии. Да и какая в те времена была география.
Сначала это был даже никакой не город, а только одна крепость да несколько деревянных домишек. Расти он начал только при царе Петре, когда в здешних местах стали находить руды — медь, железо, олово — и камни-самоцветы — зеленый в жилках малахит, синюю ляпис-лазурь, черный и розовый турмалин, дымчато-прозрачный, словно затуманенное стекло, горный хрусталь, пеструю, будто лягушачий живот, яшму… Тогда по всему нашему краю, на запад и на восток, пошли заводы и шахты, рудники и множество поселений.
Отыскали медь недалеко и от нашей крепости. Рассыпались по холмам бревенчатые домики. Их становилось все больше и больше. Вокруг домиков и медного рудника раскинулись на много верст дремучие леса. При царице Екатерине приехал в наши места псковский купец Степан Каратаев и построил тут большую фабрику. Готовила эта фабрика строевой лес. Часть воды из речки Тоймы отвели в овраги, затопили их, чтобы удобнее было сплавлять бревна, и овраги превратились в канал. Внук купца Степана Каратаева, он уже был очень и очень богатый, привез на фабрику заграничные машины, и стала она выпускать стулья, столы, шкафы и комоды. Потом рядом с мебельной фабрикой выросла другая — бумажная. Она тоже принадлежала Каратаеву.
Медь с рудника отправляли километров за двадцать в Коромыслиху, где какой-то богач поставил пушечный завод. Эту медь переплавляли на пушки.
Но хотя были в городе и медный рудник, и мебельная фабрика, и бумажная, город был еще очень мал. Дома строили только до канала. За ним стоял лес, который сотни лет вырубали, жгли на уголь, а деревьев все равно было так много, что, казалось, он совсем даже не редеет. В общем глухой был у нас городишко.
А зато сейчас он какой! Дома появились и за каналом. Лет тридцать назад геологи нашли в пригороде, на севере, возле болот, залежи алюминиевой руды — бокситов. Там тоже построили завод. Болота осушили, поставили дома для рабочих, дубовую рощу превратили в парк. Эти дома, и парк, и завод стали называть Новым городом.
Если бы нам с Женькой было побольше лет, мы бы успели увидеть, как прокладывали автотрассу к новой шахте, километрах в пятнадцати от завода: пласт бокситов тянулся далеко на восток, к Уральским горам.
После Октябрьской революции у нас в городе построили не только один алюминиевый завод. Сейчас вовсю работают две фабрики — обувная и фанерная. А вот медного рудника больше нет. Видно, всю медь выкопали из земли. И завод в Коромыслихе больше не отливает пушек. Ведь это раньше, давным-давно, пушки делались из меди, а теперь они стальные. Коромыслихинский завод сейчас выпускает электрические лампочки.
Хотя мы с Женькой и не видали, какой наш город был лет сто назад, но представить себе могли. Ведь в центре новостроек появилось совсем немного — домов десять-двенадцать. Остальные здания остались такие же, как были до революции, деревянные, одноэтажные, редко в два или три этажа. Но названия улиц изменились. Правда, только некоторых. Вот, например, Овражная улица так и осталась Овражной, хотя никаких оврагов тут давно и в помине нет. На этой улице новых домов тоже мало. Но к нам в школу на сбор как-то раз приезжал архитектор и рассказывал, каким будет наш город лет через десять. Он сказал, что старых домов совсем не останется, а всю Овражную застроят новыми зданиями. Много же придется строить! Овражная — очень длинная улица. Она начинается почти в самом центре, у площади Гоголя, и тянется километра на два вдоль канала до мебельной фабрики и бумажного комбината. Их бывший владелец Каратаев тоже жил на Овражной, в двухэтажном просторном особняке за чугунной оградой. В этом особняке теперь помещается наш городской Дом пионеров.
Мы с Женькой оба живем на Ворошиловской улице. Она от Овражной совсем недалеко: две остановки на автобусе. Но пешком идти даже быстрее, потому что автобус ходит редко и всегда переполнен пассажирами. Да и зачем тратить деньги на билеты, если две остановки — такие пустяки! — и пробежать можно?
Конечно, мы — и я и Женька — на Овражной бывали столько раз, что и не сосчитать. Ходили и в Дом пионеров, на занятия кружка, и бегали смотреть, как ремонтируют старинную церковь. Сначала купола на ней торчали, как четыре гнилые репы, а потом их позолотили. На колокольню подняли громадный пузатый колокол. Он поднимался вверх неохотно, чуть покачиваясь, словно ему было лень взбираться на такую высоту.
Много раз, очень много раз бывали мы на Овражной улице, но разве мог я когда-нибудь представить, что здесь и произойдут со мной удивительные, необычайные приключения!..
Глава вторая
Хотя прежде, когда я учился в четвертом и пятом классе, мне не раз приходилось бывать в городском музее, я никогда не думал, что на Овражной улице случилось во время революции столько событий. Узнавать я стал о них лишь теперь, когда мы с Женькой, захватив тетрадки, каждое утро приходили в просторные тихие залы музея и записывали все, что можно было записать об улице Овражной.
Собирать материалы для доклада оказалось совсем не трудно. Мы просто записывали, где на этой улице в 1905 году стояли баррикады, в каком доме собирался рабочий марксистский кружок, как действовала боевая дружина, штаб которой находился на мебельной фабрике. Сначала, правда, нас то и дело гоняли из зала в зал. Только мы начнем записывать, как из какой-нибудь боковой двери молча и деловито выходил хмурый человек с тоненькой острой указкой в руке, а за ним так же деловито появлялась в зале толпа экскурсантов.
— Ну-ка, ребята, отойдите в сторонку, — говорил этот человек, и нам приходилось уходить в другой зал.
Там нас настигала та же экскурсия или появлялась какая-нибудь другая, и снова надо было уступать место у стенда. Но иногда мы с Женькой забывали про свои записи и заслушивались: очень уж было интересно.
Как-то в одном зале, возле развешанных на стене картин, портретов и фотографий, у которых мы только что стояли, опять появилась толпа экскурсантов. Нас, как всегда, попросили отойти и не мешать. Мы встали в сторонке, а экскурсовод начал рассказывать. Я тотчас услышал название Овражной улицы, и мы оба насторожились.
