Уилбур Смит - Горящий берег
Проходя мимо других темных палаток под яблонями, Майкл слышал в них кашель и шорохи. Никто не спал, все слушали звуки шагов, все боялись за него, а некоторые, может быть, радовались, что не им сегодня вылетать против аэростатов.
На краю сада Майкл на мгновение остановился и посмотрел в небо. С севера накатывались темные тучи; сквозь них просвечивали звезды, которые, однако, уже бледнели с рассветом. Эти звезды оставались по-прежнему чужими для Майкла; хотя он теперь узнает созвездия, это не его любимые южные звезды: Южный Крест, Ахернар, Аргус и другие. Поэтому он опустил взгляд и побрел вслед за Биггзом и покачивающимся фонарем.
Кают-компания эскадрильи размещалась в разрушенном склепе; его перекрасили, закрыли брезентом дыры в крыше, и здесь стало тепло и уютно.
Биггз отошел от входа.
— Когда вернетесь, сэр, я отдам ваш выигрыш, пятнадцать фунтов, — сказал он.
Биггз никогда не желал Майклу удачи, чтобы не сглазить.
В очаге трещали дрова, а перед огнем, поставив ноги в сапогах на решетку, сидел майор, лорд Эндрю Киллиджеран; слуга тем временем убирал грязные тарелки.
— Овсянка, мой мальчик, — приветствуя Майкла, майор выпустил из белых зубов янтарный мундштук с сигаретой, — с растопленным маслом и патокой. Лосось, сваренный в молоке…
Майкл содрогнулся.
— Поем, когда вернемся.
Его желудок, который и так уже сводило от тревоги, заныл от густого запаха лосося. Благодаря дяде, служившему в Генеральном штабе, Эндрю наладил бесперебойное снабжение эскадрильи лучшими продуктами из своего родового поместья на высокогорье: шотландской говядиной, куропатками, лососиной, олениной с приправами, яйцами, сыром, джемами, консервированными фруктами, а также произведенным на принадлежащей семье фабрике знаменитым солодовым виски с непроизносимым названием.
— Кофе для капитана Кортни! — приказал Эндрю дежурному капралу и, когда тот подошел, сунул руку в карман подбитого мехом летного комбинезона, достал серебряную фляжку с вделанным в крышку большим кристаллом дымчатого кварца и долил в горячий кофе щедрую порцию виски.
Первый глоток Майкл задержал во рту — ароматный виски щипал язык, — проглотил и почувствовал тепло в пустом желудке и почти сразу приток алкоголя в кровь.
Он улыбнулся Эндрю.
— Волшебство, — хрипло прошептал Майкл и подул на пальцы.
— Вода жизни, мой мальчик.
Майкл любил этого франтоватого коротышку, как никого, даже больше родного отца, больше дяди Шона, который раньше был основой его существования.
В самом начале складывалось иначе. При первой встрече Майкл с недоверием отнесся к неожиданной, почти женственной красоте Эндрю, его длинным изогнутым ресницам, мягким, полным губам, аккуратному маленькому телу, изящным рукам и ногам — и высокомерию.
Однажды вечером, вскоре после прибытия в эскадрилью, Майкл учил других новичков игре в бок-бок. По его указаниям одна команда выстроилась у стены пирамидой, а другая пыталась эту пирамиду разрушить, бросаясь с разбега на верх сооружения. Эндрю дождался, пока этот шумный хаос закончится, отвел Майкла в сторону и сказал:
— Мы понимаем, что вы явились откуда-то из-за экватора, и попытаемся сделать скидку на ваши колониальные привычки. Однако…
С того момента их отношения были напряженными и холодными, и они внимательно наблюдали друг за другом — как летает, как стреляет.
Еще мальчишкой Эндрю научился вносить поправки при стрельбе по шотландским куропаткам, летящим в сильный ветер всего в нескольких дюймах над вереском. Майкл овладел тем же искусством при охоте на эфиопских бекасов и тетеревов, взлетающих на быстрых крыльях в африканское небо. Оба смогли приноровить это мастерство к стрельбе из пулемета «виккерс», установленного на «сопвиче» модели «Пап»[1], когда положение в пространстве все время меняется по трем осям координат.
Они наблюдали за полетами друг друга. Умение летать — это дар.
Те, кто им не обладал, гибли в первые три недели; те, кто обладал, выдерживали чуть дольше. Месяц спустя Майкл оставался в живых, и Эндрю заговорил с ним впервые с вечера игры в бок-бок.
Он сказал только:
— Кортни, сегодня вы летите в моем звене.
Им предстоял обычный полет вдоль линии фронта.
Нужно было испытать двух новичков, накануне прибывших в эскадрилью из Англии, с общим налетом пятнадцать часов. Эндрю называл их кормом для «фоккеров»; обоим по восемнадцать, оба розовощекие и рвутся в бой.
— Высший пилотаж изучали? — спросил у них Эндрю.
— Да, сэр, — прозвучало в один голос. — Мы делали петлю.
— Сколько раз?
Они смущенно потупились.
— Один.
— Боже! — Эндрю громко всосал воздух в пустой мундштук.
— Срыв потока[2]?
Они смотрели, не понимая. Эндрю схватился за голову и застонал.
— Срыв потока, — доброжелательно вмешался Майкл, — это когда ваша скорость резко уменьшается и самолет начинает падать с неба.
Оба покачали головами — опять одновременно.
— Нет, сэр, никто нам этого не показывал.
— Гуннам вы оба понравитесь, — прошептал Эндрю и отрывисто продолжил: — Правило номер один. Выкиньте из головы высший пилотаж, забудьте о петлях и обо всем прочем. Пока вы будете висеть вниз головой, немец прострелит вас от гузна до ноздрей, понятно?
Оба энергично кивнули.
— Правило номер два. Делайте как я, следите за моими сигналами рукой и немедленно выполняйте приказы, понятно?
Эндрю надел на голову неизменный тэм-о-шентер[3] и повязал поверх него зеленый шарф со своим гербом.
— Идемте, дети.
Держа новичков между собой, они на высоте десять тысяч футов пролетели над Аррасом; их «сопвичи» ревели во все свои восемьдесят лошадиных сил — короли неба, самые совершенные из когда-либо созданных летающих машин, сбившие Макса Иммельмана[4] в его хваленом «фоккере-айндеккере».
День был великолепный, всего несколько кучевых облаков, причем слишком высоко, чтобы за ними скрывались самолеты, а воздух такой чистый и ясный, что Майкл еще за десять миль заметил старый биплан-разведчик «румплер», корректировавший огонь немецких батарей в тылу.
Эндрю заметил «румплер» мгновением позже и дал лаконичный знак рукой. Он хотел дать новичкам возможность подстрелить цель. Майкл знал, что никакой другой командир эскадрильи не отказался бы от легкой победы, которая открывала дорогу к повышению и наградам. Однако он одобрительно кивнул, и вдвоем они принялись терпеливо направлять двух молодых пилотов, показывая внизу тихоходного немца, но непривычные глаза новичков все равно не могли его углядеть. Парнишки то и дело удивленно поглядывали на старших пилотов.
