Анатолий Днепров - Искатель. 1962. Выпуск №6
В разгар работ не хватило спирта. Но изобретательные хозяйственники срочно раздобыли ящик одеколона и «пустили в ход».
— Я уже стал дантистом, — сокрушается в своей «живописной» могилке Савицкий, — ковыряюсь в зубах бедного красавца и никак не могу…
— Савицкий, что вы, это женщина!
— В самом деле? Не заметил. И, кажется, не очень бедная? Подвиньте, пожалуйста, мне «Камелию», а «Шипр» возьмите. Он недостаточно тонкий…
Массивные бронзовые браслеты сохранились на костях рук красавицы, пара изящных бронзовых подвесок лежит около черепа, пастовые и сердоликовые бусы рассыпались под ребрами и около шеи. В могилах попадались не только бронзовые украшения, но и наконечники стрел, проколки-шилья. В головах каждого погребенного стоял горшок или два, в которых хранилась жертвенная пища.
— Почему все они хоронились в скорченном положении, — выспрашивает любознательный Амед, — удобней, что ли, лежать?
— Некоторые ученые объясняют именно так, — откликается Сергей Павлович. — Для первобытных народов смертный сон — тоже сон. А это довольно частая поза спящего. Но другие ученые считают, что по древнейшим верованиям человек должен уходить из жизни в том же положении, в котором явился на свет… Предполагают еще, что, может, их связывали после смерти в такой позе. Умерших почитали, приписывали им сверхъестественную силу, но их и побаивались. Как бы почитаемый покойничек не выскочил из могилы нежданно-негаданно и не натворил бы бед! Пока нам достоверно известно только, что почти все первобытные народы хоронили умерших в согнутом положении.
Большинство захоронений оказались парными. Мужчина справа, женщина слева — лежали на боку, лицом к лицу, протянув друг другу руки.
Многие археологи подобные погребения объясняют мрачным ритуальным обрядом. Когда умирал муж — глава семьи, убивали его жену и хоронили их вместе.
Никаких признаков насильственной смерти в кокчинских захоронениях нет. Явные следы вторичных перекопов, один из скелетов сдвинут в сторону. Сергей Павлович считает, что погребения были разновременными. Попадались захоронения, где лежал только один из супругов, так и не дождавшийся своего «жизненного спутника». Вторая половина могилы, подготовленная заранее, осталась пустой.
При таком количестве костяков ученые-специалисты сумели бесспорно восстановить антропологический тип «кокчинца», нашлись у него по явному сходству и родственники среди «дравидов» — самых древнейших племен, населявших Индию. Давно уже ученые-филологи интересовались загадочной близостью древнейших языков Индии и Приуралья. Изучение первобытной истории Хорезма дало новый ключ к разрешению этой загадки. Средняя Азия была центром крупных передвижений, расселений, скрещений первобытных племен.
В лаборатории Михаила Михайловича Герасимова, работы которого известны всему миру, создан скульптурный портрет обитателя Кокчи. Большой покатый лоб, крупный, с горбинкой нос, тяжелый подбородок. Таким был охотник, скотовод и первый земледелец древних побережий Акча-Дарьи.
Недалеко от могильника нашлись следы поселений и первобытной ирригации. Русло бокового протока Акча-Дарьи было ограничено миниатюрной дамбой, вдоль которой размещались квадратики крошечных полей (в 4 кв. метра), окаймленные глиняными валиками. При паводках излишки воды в протоке задерживались дамбой и выпускались на поля. С веками эта система усложнялась. В век железа поля по размеру достигали уже гектара. Каналы протягивались на десятки метров. От каналов к полям вели сложные ответвления арыков.
Из битвы с природой человек вышел победителем. Земля получила воду, без которой невозможно земледелие в сухом и жарком климате Средней Азии. Земледелие, зачинателями которого были племена кокчинцев, составляло экономическую основу могучего рабовладельческого государства.
…Одинокий горшок, стоявший в пустыне, и в самом деле оказался волшебным. Он открыл перед нами страничку из жизни древнейших обитателей Хорезма, названных Сергеем Павловичем по имени ближайшего современного канала-ТАЗАБАГЬЯБЦАМИ.
Машина времени
Верблюды, самолеты, грузовики, катера — и в одном ряду с ними кирзовые сапоги, мягкие тапочки. Но главный вид транспорта в наших путешествиях — это машина, не числящаяся ни в каких списках. «Пока», как непременно добавил бы Толстов, не признающий принципиально ничего невозможного для науки.
— Ни бензина, ни фуража, ни запаха, ни мух, ни профилактики и никаких хозяйственников — вот за это я ее особенно люблю, — мечтательно произносит Сергей Павлович, — нашу Машину времени.
От космических скоростей с непривычки укачивает. Позавчера — на некрополе бронзового века. Вчера, то есть через тысячелетие, — на архаических полях в гостях у Андрианова. А сегодня в городе, сооруженном еще во времена Кира или Дария…
Внизу тропа, которой Андрианов гордится так, будто вытоптал ее сам, а не верблюды, тысячу лет назад проходившие тут в Иран с грузом темно-синего камня-самоцвета, которым отделывались стены царского двора в Сузах. Об этом добросовестно сообщают надписи дворцовых стен.
По этой же тропе караваны проносили вьюки со слитками золота в счет трехсот таланов, которые Дарий ежегодно собирал с Хорезма и других стран, входивших в 16-й округ — сатрапию царства Персидского.
Вздымая курчавые дымки пыли мягкими башмаками с узкими загнутыми носками, по этой тропе двигались воины.
…В такой пылище трудно разглядеть их лица. Видны только темные брови, густые, по-особому расчесанные бороды, остроконечные «скифские» колпаки или башлыки, застегнутые под подбородком, узкие штаны, кафтаны без воротов, отороченные мехом или каймою. На поясах у воинов кинжалы, через плечо у них тростниковые луки, колчаны подвязаны сбоку. А в руках тонкие копья, целый лес копий.
— Андрианов! Где-то ведь мы их уже встречали? Этих людей?
Борис Васильевич безупречен.
— На барельефчике гробницы Дария.
— По-моему, еще на глиняных налепах-украшениях, — осторожно вставляет Раппопорт.
— В Малой Азии, — увлеченно подхватывает Сергей Павлович. — В Ассирии, в Египте! В знаменитом Фермопильском сражении! В битвах при Саламине, при Платеях! Здесь у ворот крепости только начинается поход. Они идут, чтобы слиться с войсками Ксеркса. Они выносливы и мужественны и будут сражаться в пехоте против почти неведомых им греков, афинян и спартанцев, на далеком Балканском полуострове, в другой части света. Они идут… Они еще не знают, что их ждет! Они побегут, разбитые греками, побегут вместе с остатками прославленного Иранского войска — через Македонию, Фракию и Византию, «потерявши многих людей, изрубленных, изнемогших от голода и усталости». Кто-нибудь из них осядет на чужбине, создавая истинную славу родине не мечом, а замечательным искусством гончарства, потому что их родина Хорезм — подлинное «глиняное царство». Но немногие вернутся на родину к запущенному хозяйству из этого грандиозного по масштабам, блестящего, но бессмысленного похода.
