Станислав Токарев - Искатель. 1981. Выпуск №4
Сивачев медленно поднялся, держа раскрытые ладони на уровне плеч.
Маша, подняв глаза, с ужасом переводила взгляд с Сибирцева на брата.
— А теперь, Сивачев, расстегни ремень и сбрось портупею. Одно лишнее движение — стреляю.
Яков медленно снял ремень с кобурой, бросил на пол.
— Два шага назад! — скомандовал Сибирцев, потом подошел и, не отводя от Якова нагана, поднял его сбрую, расстегнул кобуру и, вынув сивачевский наган, сунул себе в брючный карман, а ремень отбросил в сторону.
— Маша, могу я с ним поговорить один на один?
— Конечно, Михаил Александрович, — тусклым голосом сказала Маша и сделала попытку встать. Потом, опустив голову, она оттолкнулась двумя руками от стула и медленно, через силу пошла скрипучими ступеньками к себе наверх.
Сибирцев плотно прикрыл обе двери — в коридор и в свою комнату, подвинул стул ближе к керосиновой лампе, которую, оказывается, зажгли, а он думал, что сидели со свечой, и кивнул Сивачеву на стул.
— Ну, Сивачев, а теперь рассказывай. Все мне рассказывай, бандит Яков Сивачев. — Сибирцев смотрел на Сивачева, а сам невольно вспоминал свою встречу с Кунгуровым, когда тот предъявил ему на опознание избитого до неузнаваемости Яшу.
10
…Ротмистр Кунгуров приехал к Сибирцеву, едва рассвело. Тяжелая ночь, в которой были и сумасшедший карточный проигрыш Сибирцеву, и обильное возлияние, казалось, вовсе не отразилась на нем. Разве что выдавали зеленоватая кожа обтянутых щек и нервно сжатые сухие губы с подрагивающим в уголке рта изжеванным мундштуком папиросы. Даже в разговоре не вынимал ее изо рта, небрежно рассыпая пепел. Сибирцев же чувствовал себя нехорошо: необходимое разудалое гостеприимство сделало свое дело.
— Во рту так кисло, — пошутил он, — будто там переночевал эскадрон гусар вместе с лошадьми.
Кунгуров скривил губы в улыбке, но глаза его были насторожены и безулыбчивы. По этому взгляду Сибирцев понял, что ротмистр пуст и деньги отдавать не собирается. А все эти вчерашние застольные разговоры об офицерской чести, о долге — сплошной блеф.
Видно, что-то другое было причиной столь раннего визита. И чтобы сразу прояснить для себя это второе, главное, Сибирцев решил избавиться от первого, которое определенно смущало Кунгурова, а неудобство, испытываемое в настоящий момент контрразведчиком и ставящее его в зависимое от Сибирцева положение, никоим образом не должно было влиять на то другое, ради чего прибыл ротмистр. Сибирцев решил опередить гостя. Потирая виски и морщась, он указал на кресло и сделал ладонью жест, призывающий к молчанию, а затем, раскрыв створки буфета, достал оттуда початую бутылку коньяка и пару хрустальных фужеров, похожих на рубчатые ручные гранаты. В них он влил коньяк и, перенеся через всю комнату, протянул один Кунгурову, присевшему в кресло. Молча чокнулся с ним — раздался мелодичный звон — и так же молча залпом проглотил коньяк.
Кунгуров проследил унылым взглядом и, швырнув в пепельницу окурок, опрокинул в рот свой фужер. Помолчали, глядя в окно на сырой рассвет. Ротмистр достал новую папиросу, закурил.
— Боже, холодина-то какая… — Сибирцев выплюнул лимонную кожуру. — Вот уж не позавидуешь… Я давеча хотел вас предупредить, Николя, — продолжал Сибирцев, не отрывая взгляда от раскисшей февральской улицы, — чтобы вы не особенно беспокоились. Все мы человеки, все под богом ходим. Да и невелика сумма, чтобы голову ломать. Так что будем считать вопрос исчерпанным…
— Должен вам заметить, Мишель, — сипло сказал ротмистр, — что я действительно нахожусь в несколько стесненных обстоятельствах. Однако…
— Э, полноте, полноте, друг мой, — перебил Сибирцев. — Я же сказал, что вопрос исчерпан. Оставим это. Уж нам-то что делить…
— С вашего разрешения, Мишель, я ведь к вам еще и по делу.
— Господь с вами, Николя, — поморщился Сибирцев и встал. — В такое гнусное утро…
— Что поделаешь? — вздохнул контрразведчик. — Понимаю вас. — Он попробовал усмехнуться, но усмешка получилась кривая. — С другой стороны, как вы догадываетесь, мы предпочитаем приглашать к себе в учреждение. Но, питая к вам искренние чувства, я решил, так сказать, тет-а-тет. Не по службе.
— Что ж, — шутливо-скорбно вздохнул Сибирцев, — ценю ваше доверие. Я весь внимание, господин ротмистр.
— Ах, оставьте этот тон, Мишель. Дело-то ведь действительно серьезное. Присядьте, сделайте одолжение. — Он подождал, пока Сибирцев снова сел напротив и закурил. — Прошу вас учесть, что разговор сугубо конфиденциальный… Наше учреждение заинтересовалось одним человеком, который, судя по собранным данным, имеет самое непосредственное отношение к красному подполью. Должен сразу сказать, что улики достаточно веские.
Сибирцев снова пожал плечами, как бы спрашивая, при чем тут он-то.
— Вы, вероятно, знаете его, Мишель.
— Вполне возможно. Но кто это, если не секрет?
— От вас у меня нет секретов, — подчеркнул ротмистр. — Это некто Сивачев из отдела шифровальщиков.
— Сивачев? — протянул Сибирцев. — Каков он из себя, напомните.
Ротмистр натянуто улыбнулся одними губами.
— Каков? — повторил он. — То-то и оно, что никаков. Рост средний, черты лица правильные, глаза серые. Подпоручик… Впрочем, я готов его предъявить вам очно.
— Если это необходимо… — Сибирцев вздохнул. — Но в чем должна заключаться моя миссия? Опознать и все? Или еще что-нибудь?
— Главная неприятность в том, Мишель, что в числе людей, которых он знает, он назвал и вашу фамилию.
— Ну какая ж это неприятность? — удивился Сибирцев. — Вполне вероятно, что по долгу своей службы этот ваш шифровальщик — так? — знает многих, в том числе, не исключено, и вас, и самого Григория Михайловича. Вы же понимаете, что такое штабная работа? Знать все и обо всех. К сожалению, немало народу по какой-то абсолютно для меня непонятной причине считают необходимым вмешиваться в сугубо ваши прерогативы. Вы не можете мне объяснить, почему? Что это, особая какая-то страсть или всеобщее помешательство на почве шпиономании?
— Возможно, вы правы, Мишель, — сухо заметил контрразведчик. — Но мне не хотелось бы углубляться в абстрактные рассуждения. Поставьте себя на мое место, и вы поймете, что поводов для беспокойства, если не сказать жестче, более чем достаточно.
— Согласен. Однако и вы, господин ротмистр, поставив себя на мое место, сочтете себя, мягко выражаясь, оскорбленным. Полагаю, что мой послужной список дает мне право так думать. Покойный адмирал…
— Оставим покойного.
— Есть немало других, включая нашего атамана, а также хорошо вам известного полковника Скипетрова. Я уж не говорю о Дмитрии Леонидовиче Хорвате, Вологодском, Путилове, Калмыкове, наконец. Вот видите, я называю вам самых разных людей, у которых вам нетрудно навести обо мне справки. И потом, почему я должен в чем-то оправдываться? — Сибирцев неприязненно смотрел на Кунгурова.
