Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)
— А что же ты сделал с десятью центами, Джим?
— Я собирался было их прокутить, но как раз в это время мне привиделся сон, приказывавший отдать эти деньги негру по имени Валаам, которого в шутку зовут Валаамовым ослом, потому что он не то поло умный, то не совсем дурак. Говорят, однако, будто ему везет, а как вы видите сами, мне не везло. Вот именно кто-то во сне мне посоветовал, чтобы я отдал Валааму десять центов, уверяя, будто Валаам поместит их с барышом для меня. Валаам и в самом деле взял деньги, а потом пошел в церковь к обедне. Проповедовавший там пастор говорил, что кто подает милостыню бедным, тот дает в долг самому Господу Богу и вернет свои деньги назад сторицей. Уверения эти так подействовали на Валаама, что он сейчас же отдал десять центов бедным и после того ждал все время, какие из этого получатся барыши.
— Ну и что же? Они получились, Джим?
— То есть ровнехонько ни единого гроша. Ни мне, ни Валааму не удавалось потом раздобыть ни единого цента. На будущее я никогда не стану давать в долг иначе, как под верное обеспечение. Пастору хорошо говорить, что вернешь свои деньги сторицею! Если бы я мог вернуть хотя бы только мои десять центов, я бы и то подпрыгнул от радости и сказал бы, что мне везет.
— Ничего, Джим! Все перемелется, мука будет. Тебе ведь известно самому, что рано или поздно ты все-таки разбогатеешь.
— Положим, что так. А знаете ли, меня и теперь можно, пожалуй, назвать богатым. Я сам себе хозяин, а между тем меня ведь оценили в восемьсот долларов. Если бы эти деньги были в моем кармане, я бы на первое время совершенно ими удовлетворился.
Глава IX
Пещера. — Плавучий дом. — Счастливая находка.
Мне хотелось тщательно осмотреть одно местечко, найденное мною как раз посередине острова, когда я занимался исследованием своих владений. Мы с Джимом отправились туда и не замедлили прийти, так как весь остров имел в длину всего лишь три мили, а в ширину четверть мили.
Это был довольно длинный крутой холм, или гора, футов в сорок вышиною. Мы с трудом добрались до вершины вследствие крутизны склонов, поросших к тому же частым кустарником. Карабкаясь по этой горе и осматривая ее со всех сторон, мы разыскали под конец в скалистой ее вершине пещеру, вход в которую находился со стороны, обращенной к Иллинойскому берегу. В ней удобно поместились бы две или три порядочные комнаты. Вышина оказывалась тоже до статочной для того, чтобы Джим мог всюду стоять и ходить, нисколько не нагибаясь. В пещере было сравнительно прохладно. Джим советовал снести туда не медленно наши пожитки, но я объявил, что не намерен лазать на гору всякий раз, когда возникнет в них надобность.
Джим возразил на это, что если мы припрячем хорошенько челнок и уложим все наши пожитки в пещеру, то хорошо сделаем, так как если кому-нибудь вздумается случайно навестить остров, то наши пожитки все равно разыщут лишь разве с собаками. Кроме того, птички предсказали ему, что пойдет дождь, а мне, разумеется, не желательно, чтобы мои вещи промокли. Эти доводы показались мне достаточно убедительными. Поэтому мы вернулись назад, сели в челн, доплыли в нем до того места Иллинойского берега нашего острова, которое приходилось как раз против пещеры, и выгрузили там все пожитки. Поблизости мы разыскали бухточку в чаще ивняка, куда и спрятали свой челн. Затем мы занялись ужением и, поймав несколько рыб, начали готовить обед. Вход в пещеру был достаточно велик, чтобы можно было туда вкатить сорокаведерную бочку. По одну его сторону скала образовала небольшой плоский уступ, очень удобный для устройства кухонного очага. Мы сложили этот очаг из камней и немедленно же при готовили там обед. Вместо ковра мы покрыли пол пещеры нашими одеялами и уселись на них обедать. Все прочие наши пожитки мы уложили в порядке около задней стены пещеры. Небо вскоре покрылось мрачными тучами, и началась гроза с громом и молнией, так что недаром птички предвещали бурю. Не медленно пошел и дождь, обратившийся вскоре в бешеный ливень. Никогда еще до тех пор я не видывал такого сильного ветра. Вообще разыгралась настоящая летняя буря. Стояла страшная темень, и всё вне пещеры приняло синевато-черный, очень приятный, впрочем, оттенок. Дождь падал такой сплошной массой, что деревья, стоявшие невдалеке, виднелись как будто сквозь дымку тумана или сквозь паутину. Ветер налетал такими порывами, от которых деревья сгибались, словно тростинки, оборачиваясь бледной, ниж ней стороной листьев кверху. После каждого подобного бешеного порыва дождь еще больше усиливался, и деревья начинали размахивать ветвями, словно в состоянии невменяемости. В то самое мгновение, когда все кругом приняло самый густой темно-синий оттенок, вдруг, словно по мановению волшебного жезла, разливается всюду яркое сияние и вы на один миг видите пригибающиеся верхушки деревьев, находящихся в нескольких милях от вас. В следующий миг все снова погружено во мрак и раздается страшный удар грома, который начинает затем раскатываться и грохотать, словно ниспадая с неба вниз, в преисподнюю. Можно было подумать, что с неба вниз по лестнице катают громадные пустые бочки, прыгающие с одной ступени на другую.
— Как славно здесь, Джим! — сказал я. — Мне здесь так хорошо, что я ничего лучшего даже и не желаю. Передай-ка мне еще кусок рыбы и горячую маисовую лепешку.
— А ведь без Джима вы не были бы здесь, — воз разил негр. — Вы сидели бы там, в лесу, без обеда, под таким дождем, который промочил бы вас до костей. Вот что было бы с вами, мой голубчик! Цыплята знают заранее, когда время идет к дождю, да и птичкам это известно, дитятко!
Вода в реке продолжала прибывать в продолжение еще десяти или двенадцати дней, так что под конец вышла из берегов. Она затопила низменные части острова, а также Иллинойский берег на глубину трех или четырех футов. С Иллинойской стороны река имела теперь ширину в несколько миль, но Миссурийский берег находился от нее по-прежнему на рас стоянии полумили, так как представлял собою нечто вроде стены, спускавшейся в реку обрывистой кручей.
Днем мы обыкновенно плавали в челноке по острову. Даже в самое жаркое время дня, когда солнце беспощадно пекло на открытых местах, в лесной чаще стояла приятная тенистая прохлада. Нам приходилось поминутно поворачивать челн, чтобы пробираться между деревьями; в иных местах путь преграждали виноградные лозы, свешивавшиеся таким густым по логом, что приходилось сворачивать перед ними и отыскивать другой, более свободный проход. На каждом старом обвалившемся дереве сидели во множестве кролики, змеи и тому подобные твари. После того как наводнение на острове продержалось день или два, они настолько проголодались, что стали совсем ручными: можно было подъехать прямо к ним и взять их в руки, если бы это было угодно. Впрочем, я говорю лишь про млекопитающих, так как змеи и черепахи немедленно в таких случаях бросались в воду. Наружный выступ перед нашей пещерой служил, однако, главным сборным пунктом для четвероногого населения острова. Если бы нам заблагорассудилось, мы могли бы приручить множество различных зверь ков. Раз ночью мы поймали одно из звеньев большого бревенчатого плота с настилкою из превосходнейших сосновых досок, в две с половиною сажени длиною и полторы сажени вышиною. Настил возвышался над водой дюймов на шесть или на семь и представлял собой плотно сколоченную ровную палубу. Днем за частую плыли мимо нашего острова половодьем бревна и доски, но мы их не трогали, так как не смели показываться на реке при дневном свете. В другой раз, ночью, выехав на лодке перед рассветом как раз к переднему мысу острова, мы увидели плывший мимо сруб двухэтажного дома, который значительно уже покосился. Дом этот несло довольно далеко от нас, по направлению к Иллинойскому берегу, но мы все-таки его нагнали и взобрались туда через окно. В верхнем этаже было слишком темно, чтобы рас смотреть что-нибудь, а потому мы привязали челнок к срубу и остались в челноке ожидать рассвета.
