Валентин Новиков - Острова прошедшего времени
– Слушаю вас.
– Это мой сын...– начал отец.
Над нами шелестели листья вишен, кругом летали бабочки и пчелы. Как я любил этот сад, этот потемневший от дождей деревянный стол с врытыми в землю ножками, сарай, где прежде стоял наш чудесный корабль, старый уютный дом, дядю Альберта...
– Меня стали серьезно беспокоить кое-какие его высказывания,– продолжал отец,– в частности, касающиеся вас. Он отличник, активист в школе и вдруг начал уверять всех, будто с вами путешествовал в прошлое. Меня это серьезно встревожило.
– Я вас понимаю,– ответил дядя Альберт.– Но тревожиться вам не о чем. Ведь уроки истории – это тоже своего рода путешествие в прошлое. Не правда ли?
– Вы правы,– подхватил отец.– Значит, вы организовали у себя что-то вроде исторического кружка?
– Да, вернее, краеведческого. Теперь ребята многое могут рассказать о прошлом своего города.
– А вы, извиняюсь, кто по профессии? – спросил отец.
– Электротехник.
– Тогда вы, скорее, должны были бы вести электротехнический кружок.
– Можно и электротехнический.– Дядя Альберт прямо и спокойно смотрел на моего отца.
– Но вы-то сами,– неловко сказал отец,– не станете утверждать, что путешествовали в прошлое на каком-то корабле с полотняным парусом.
– Не стану, разумеется,– улыбнулся дядя Альберт.
– Значит, это результат чтения фантастической литературы,– вздохнул отец.– Ох уж эта фантастика! Детвора прямо-таки помешалась на ней. Некоторые, кроме фантастики, и книг-то других не признают. Вы, наверно, тоже рекомендуете ребятам читать фантастику?
– Кое-что да. Но я, как и вы, против одностороннего увлечения фантастикой.
– Я рад, что мы с вами сходимся во взглядах,– сказал отец.
Ни в каких взглядах они не сходились, и, объясняйся они еще тысячу лет, никакого толку бы не вышло. Надо и мне научиться разговаривать так же, как дядя Альберт. А то я, как дурак, кричу, доказываю то, что нельзя доказать, уверяю всех в том, во что никто не может поверить. Я похож на болтливую сороку, которую никто не принимает всерьез.
Когда мы возвращались домой, отец ласково поворошил мои волосы и сказал:
– Серьезный человек Альберт Анатольевич. Я-то, по правде сказать, подумал, не связались ли вы с каким-нибудь проходимцем. Я ничего не имею против вашей дружбы с ним. У него, я понял, нет семьи, вот он и тянется к детворе.
Мама иначе бы разговаривала с дядей Альбертом, и он с ней говорил бы совсем по-другому. Она бы могла поверить в машину времени.
* * *Утром меня разбудил грохот пустых бидонов во дворе и крик молочницы. Эти молочницы кричат каждая на свой манер. У нашей голос пронзительный и такой громкий, что может разбудить мертвого. Когда она принимается вопить свое: «Молоко, хозяюшки, молоко!»– можно подумать, что где-то пожар. В соседнем дворе молочница выкрикивает только одно слово: «Моо-лоо-ко!» – но разделяет его на слоги и каждый слог поет, словно в опере. Это настоящий утренний концерт.
Я вскочил с постели, кое-как оделся, схватил бидончик и побежал за молоком.
Возле молочницы уже стояла Тонька с пол-литровой банкой и в калошах на босу ногу.
Мы купили молока и пошли. Тонька с банкой, а я с бидоном.
Из окна нижнего этажа выглянул Зельц. Увидел нас и тотчас отступил в глубину комнаты.
– Всегда за всеми наблюдает незаметно,– сказал я.– Как будто чего-то выжидает...
– Ничего он не выжидает. Просто не хочет, чтобы мы его видели.
– А почему?
– Не знаю. Меня это не интересует.
– А сама ездила с ним кататься на велосипеде...
Тонька вдруг улыбнулась. Вообще-то она редко улыбается. И сейчас от ее улыбки мне стало не по себе.
Мы замолчали. Молча прошли мимо гаражей. Мимо сваленных в кучу пустых ящиков из-под яблок. Только шаркали Тонькины калоши. Я глядел вниз и вдруг почувствовал, что Тонька смотрит на меня. Я почувствовал, что начинаю медленно краснеть, что все больше и больше горят мои щеки и уши.
Ничего больше не сказав друг другу, мы пошли каждый к себе домой. Уже входя в дом, я посмотрел на соседний подъезд. Тонька стояла с банкой и глядела на меня.
За завтраком я сказал отцу:
– Купи мне дамский велосипед.
Мама, державшая кофейник, пролила кофе мимо чашки. Отец перестал есть и с беспокойством уставился на меня:
– Почему дамский?
– Так.
– Гм...
Мама отставила кофейник и потрогала мой лоб. Рука у нее была горячая от нагретой ручки кофейника.
– Я бы купил тебе велосипед с моторчиком,– сказал отец,– если бы не боялся, что ты угодишь под машину. Ты ведь будешь носиться, я знаю тебя.
– И думать не смей о велосипеде,– сказала мама.– Мы тебе купим электрическую гитару.
– У меня нет слуха! – закричал я.
– Во-первых, не кричи. Что это за тон? Во-вторых, откуда ты взял, что у тебя нет слуха?
– Оттуда, что я все песни пою на один мотив. Светка за живот держится, когда я пою. У меня вообще нет никаких талантов.
– У каждого человека есть какой-нибудь талант. Но его надо выявить.
– Мне нужен дамский велосипед!
– Вообще-то причуда в его духе,– сказал маме отец.
Из всего этого разговора я понял, что велосипеда мне не видать как своих ушей. Значит, Зельц и дальше будет учить кататься Тоньку, будет помогать ей садиться на велосипед, подталкивать... Я не доел завтрак и ушел в другую комнату. Мама с отцом, конечно, обсуждали мое странное поведение. А странного ничего не было...
* * *Уже был на исходе август. До занятий в школе осталось совсем немного времени.
В последнее воскресенье мы с Тонькой утром отправились в кино.
Тонька еще больше вытянулась за лето и еще сильнее похудела. Она переросла меня на целых полголовы. На ней были туфли ее матери – белые, с черными застежками. Я украдкой поглядывал на Тонькины туфли. Шла она не спеша. Это тоже было непривычно. Обычно она летела куда-нибудь сломя голову.
День был теплый и ясный. В небе, как паутинки, сверкали редкие волокна облаков, и где-то там распадался на белые грядки след самолета.
– Ты о чем думаешь? – спросила Тонька.
– Знаешь, раньше мне казалось, что путешествие это просто так, что побываешь в прошлом – да и только. Вроде как на экскурсии. Но вдруг оборвалось время... И мы какие-то ненужные пришельцы, а кругом – все чужое и страшное.
– Правда,– кивнула Тонька.– Даже удивительно, какие мы там стали ненужные. Это страшнее, чем... не знаю даже, что.
Мы с Тонькой уже не могли думать о своей собственной жизни, не связывая ее с путешествием.
– И знаешь, я решила стать врачом,– вдруг сказала Тонька.– Мне все снится та девочка... во сне я ее перевязываю...– Она нахмурилась, замолчала. Потом спросила: – А ты?
