Алистер Маклин - Там, где парят орлы. Последняя граница
Раздался стук в дверь, и вошла Юлия. Ее лицо разрумянилось от жара плиты. Она несла поднос, на котором стояли кастрюля супа, дымящаяся тарелка с кусками мяса, нарезанные овощи и бутылка вина.
– Пожалуйста, мистер Рейнольдс. – Она все это поставила на стол. – Два наших национальных блюда: суп–гуляш и токани. Боюсь, что для вашего вкуса в супе слишком много перца, а в токани – чеснока, но мы любим эти блюда именно такими. – Она виновато улыбнулась. – Остатки. Все, что я могла приготовить в спешке в это время ночи.
– Пахнет замечательно, – уверил ее Рейнольдс. – Я только очень огорчен доставленным вам беспокойством в столь поздний час.
– Я к этому привыкла, – сухо ответила она. – Обычно приходится кормить с полдесятка гостей в четыре часа утра. Папины гости имеют привычку приходить не в обычное время.
– Это действительно так, – улыбнулся Янчи. – А теперь, моя дорогая, иди спать. Уже очень поздно.
– Мне бы хотелось побыть с вами, Янчи.
– Я в этом не сомневаюсь. – Выцветшие глаза Янчи блеснули. – В сравнении с нашими обычными гостями мистер Рейнольдс, безусловно, красив. И если бы он умылся, побрился и привел в порядок свою одежду, то мог бы выглядеть весьма респектабельно.
– Ты знаешь, что это несправедливо, папа. (Она хорошо держится, подумал Рейнольдс, но на щеках румянец стал ярче.) Тебе не следовало бы так говорить.
– Это несправедливо, и мне не следовало, – согласился Янчи, посмотрев на Рейнольдса. – Мир мечтаний Юлии лежит к западу от австрийской границы. Она готова слушать часами любого, кто говорит о нем. Но существуют вещи, которые она не должна знать, – вещи, о каких ей опасно было бы даже догадываться. Иди, моя дорогая.
– Ну хорошо. – Она послушно, хотя и неохотно поднялась, поцеловала Янчи в щеку, улыбнулась Рейнольдсу и ушла.
– Не боитесь вы за нее до смерти все это время?
– Бог знает, – просто ответил Янчи. – Это не жизнь для любой девушки. Если меня схватят, я утяну ее вместе с собой почти наверняка.
– Разве вы не можете ее куда–нибудь отправить?
– Не желаете попробовать?.. Я мог бы отправить ее за границу хоть завтра утром без всяких сложностей и опасностей. Вы знаете, это моя специальность. Но она не согласится. Послушная, относящаяся к отцу с уважением дочь, как вы видели, она бывает такой только до определенного момента, который устанавливает сама. Потом она становится упряма как мул. И знает, что рискует, но остается. Она говорит, что никогда не уедет, пока мы не найдем мать и не сможем отправиться все вместе. Но даже тогда… – Янчи внезапно умолк, потому что дверь открылась, и вошел незнакомец.
Рейнольдс с ловкостью кошки вскочил с кресла и уже держал автоматический пистолет наведенным на вошедшего прежде, чем тот сделал шаг. Щелчок предохранителя был отчетливо услышан одновременно со скрипом отодвигаемого стула. Он не мигая уставился на человека, вбирая весь его облик: аккуратные темные волосы, зачесанные прямо назад, узкое лицо с орлиным носом, тонкие ноздри и высокий лоб. Тип такого лица он хорошо знал. Безошибочно мог определить в вошедшем польского аристократа. Он вздрогнул, когда Янчи протянул руку и спокойно надавил вниз на дуло его пистолета.
– Жендрё справедливо сказал о вас, – задумчиво пробормотал он. – Опасный. Очень опасный. Вы двигаетесь, как нападающая змея. Но этот человек друг, хороший друг, мистер Рейнольдс, познакомьтесь с Графом.
Рейнольдс опустил пистолет, прошел по комнате и протянул руку.
– Очень приятно, – смущенно пробормотал он. – Граф какой?..
– Просто Граф, – ответил пришелец.
Рейнольдс внимательно поглядел на него. Голос нельзя было не узнать.
– Полковник Жендрё!
– И никто иной, – признался тот. Голос его неуловимо изменился, да так тонко, но основательно, как изменилась и сама его внешность. – Я говорю со всей скромностью, на какую способен, но, откровенно признаюсь, мало таких, кто может со мной сравниться в искусстве перевоплощения. Вы видите сейчас перед собой, мистер Рейнольдс, меня более–менее натурального. Потом я делаю шрам здесь, шрам здесь, – он показал на разные части лица, – и вот уже именно таким меня видят в АВО. Теперь вы, вероятно, поймете, почему я не был слишком обеспокоен тем известием о том, что меня могли узнать прошлым вечером.
Рейнольдс медленно кивнул.
– Действительно. И… вы живете здесь, с Янчи?.. Разве это не слишком опасно?
– Я живу в одном из лучших отелей Будапешта, – заверил его Граф. – Как и положено человеку моего звания, естественно. Но, как холостяк, я должен, конечно, иметь… какие–то развлечения, скажем так. Мое отсутствие в отеле не привлекает внимания… Извини, что я так долго задержался, Янчи.
– Ничего. У нас с мистером Рейнольдсом тут состоялся в высшей степени интересный спор.
– Неизбежно о русских?
– Само собой.
– И мистер Рейнольдс, естественно, был убежден, что их нужно привести в другую веру с помощью уничтожения?
– Более–менее так, – улыбнулся Янчи. – Не так много времени прошло с тех пор, как и ты занимал подобную позицию.
– Все мы взрослеем. – Граф прошелся по комнате до бара, взял в руки темную бутылку, налил себе оттуда с полпальца в стакан и вопросительно посмотрел на Рейнольдса. – «Барак». Вы бы назвали это абрикосовым бренди. Смертельный напиток! Избегайте его, как чумы… Домашнего приготовления. – Рейнольдс с удивлением наблюдал, как тот выпил содержимое залпом и снова наполнил стакан. – Вы еще не переходили к делу?
– Я как раз переходил к нему. – Рейнольдс отодвинул тарелку и выпил глоток вина. – Вы, господа, возможно, слышали о докторе Гарольде Дженнингсе?
Глаза Янчи сузились.
– Конечно, да кто о нем не слышал…
– Точно. В таком случае вы знаете, что он собой представляет. Старый, дряхлый человек. Ему за семьдесят. Близорук. Типичный рассеянный профессор во всех отношениях. Кроме одного: мозг у него работает, как электронный компьютер. Он является величайшим специалистом и авторитетом в мире по высшей математике и баллистике, а также по баллистическим ракетам.
– Поэтому его и уговорили бежать к русским, – пробормотал Граф.
– Его не уговорили. Таково общее мнение, но оно ошибочно.
– Вы уверены в этом? – подался вперед в своем кресле Янчи.
– Определенно. Так вот, относительно ранее перешедших к русским английских ученых старый Дженнингс выразился однажды вслух сильно, если не мудро. Он сурово осудил то, что называл устаревшим национализмом, и утверждал необходимость каждому человеку действовать в соответствии со своим разумом, совестью и идеалами. Почти немедленно, как мы полагаем, с ним связались русские. Он дал им отпор, послал ко всем чертям, сказал, чтобы они катились назад в Москву, объяснив, что ему их тип национализма нравится гораздо меньше, чем его собственный, британский. Вот, в общем, то, что он сказал.
