Остин Райт - Островитяния. Том второй
На темной водной ряби у берега еще не улеглась желтоватая пена, поднятая нашим бурным купаньем. Полотенца из грубого небеленого холста влажно блестели. Но вот белые, темно-красные и синие одежды скрыли розовую, не ведающую притворного стыда наготу.
Щепетильность, с которой у меня дома привыкли скрывать ее, была позабыта, а если и вспоминалась, то казалась бессмысленным лицемерием.
Толли и Катлины отправились в одну сторону, упомянув о своих гостевых днях и пригласив меня заглянуть к ним, Ларнелы — пошли к себе.
Задав Фэку полуденную порцию корма, я перекусил и сам, выбрав самое теплое, самое солнечное место на стене. После купания я чувствовал себя взбодренным, хотя и несколько разморенным, между лопаток еще затаился холодок, а пальцы слушались плохо. Лишь взявшись за работу, я окончательно согрелся.
Я трудился, подправляя сломанные жерди, мирно, но с сокрушенным сердцем. Дорна была так далеко.
Во второй половине дня с юга нагнало туч, и они сумрачным сводом укрыли долину, спрятав вершины окрестных гор и холмов, но дождь пошел только утром.
На следующий день я распиливал жерди и опоры на мельнице, благодаря дождь за то, что в долине теперь будет вдоволь воды и мельница сможет работать бесперебойно. Облако мелких опилок висело в воздухе, и тонкий пряный запах свежераспиленного дерева мешался с доносящимися через открытую дверь разнообразными влажными запахами. Анор зашел посмотреть и кое-что подсказать и в полдень ушел, вполне довольный тем, как я справляюсь со своей работой, пусть пока медленно и чересчур расточительно обходясь с деревом и водной энергией.
Царящий на мельнице полумрак, дождь, голубовато-серой стеной отгородивший меня от остального мира, тихий перестук капель по крыше помогали сосредоточиться. Управившись с ленчем, я принялся за чтение.
Открыв наугад «Изборник», я был пленен названием одной из притч, кстати, принадлежавшей перу Бодвина.
Детские картинкиКартина имеет всего два измерения. Мастерство художника придает ей иллюзию перспективы, но это — лишь иллюзия. Человек с детства рисует картины собственного будущего, и чем богаче его воображение, тем ярче они получаются. Когда картину будущего рисует мощное, жадное, но несведущее воображение, она выходит поистине ложной.
История Амеры, юной дочери тана из Мильтейна, — самая обыкновенная. Представлявшиеся ей картины будущего были ярки, прекрасны и обманчивы. Мать девушки, хлебнувшая горя в жизни, всячески воодушевляла ее: в блеске фантазий Амеры ей виделась собственная давняя любовная история, так ничем и не кончившаяся. К тому же она хотела поудачнее выдать дочь замуж — слишком много ртов было в доме Амеров.
Явился и ухажер по имени Данлинг, тана из Броума, вдовец, имевший хорошее поместье. Подобно большинству молодых женщин на пороге зрелости, Амеру сбивала с толку непоследовательность, с какой молодой человек рисовал перед своей избранницей постоянно сменяющие друг друга картины совместного будущего. Данлинг был человеком прочных устоев, основательным и вполне довольным собою. Воображение Амеры нарисовала ей новую картину. Большую часть ее занимало поместье и жизнь в нем; Данлинг старался поспеть за девушкой, но его фантазиям недоставало глубины и размаха. Амера же, вглядываясь в мысленный образ, переносясь в него из своих нынешних стесненных обстоятельств, старалась вжиться в его просторную, но плоскую двухмерность, насколько ей это удавалось, и подчас принимая вымысел за реальность. Данлинг виделся ей другом, наставником, старшим братом, она представляла, как они вместе садятся за стол или как она провожает его в поле. Она же будет следить за порядком в усадьбе, уже прекрасной в ее мечтах и еще более прекрасной — в будущем. Оставались еще таинства брака, но она ни разу не слышала, чтобы кому-нибудь из женщин они принесли несчастье. Ну а мужчина, умещающийся в двух измерениях, и подавно не внушал страхов; не исключением был и Данлинг. Все это пока были слова и игра фантазии. Да, рожать — тяжело и больно, но на то она и женщина, к тому же не робкого десятка, и на судьбу не роптала. Важнее всего был для нее образ, который она создавала с помощью матери и будущего мужа. Взлелеянная юным сердцем, картина получилась пленительной, яркой, и зачарованная ею Амера вышла замуж за Данлинга.
Девушка была молода и прелестна. Муж ее — добр и желал ей счастья, но никакая доброта не возместит любовного чувства, если его нет. Став существом трехмерным, сойдя с плоскости картины, Данлинг разрушил ее раз и навсегда. Теперь он был для Амеры горше соли, которая распаляет жажду, но жажду нежеланную. Рядом с ней был мужчина, ничем не запятнанный, всеми почитаемый и славный своей добротой. Те, кому брак кажется чем-то вроде спаривания, те, кто негодует, если два здоровых представителя порой не приносят хорошего потомства в виде образцовых жеребчиков и телушек, — осудят поведение Амеры, а притча покажется им скучной. Ведь героине, поскольку она женщина, следовало довольствоваться тем, что рядом с ней — примерный муж. Ей следовало жить по плану, предначертанному природой. Но насколько завиднее участь животного, которое может отклонить притязания другого, нежели судьба мужчины и женщины, связанных узами брака и вынужденных повиноваться обычаям и условностям! Безусловно, многие женщины постарались бы угодить своему суженому, однако Амера была не из их числа и при всем желании не могла стать такой. Когда Данлинг, любя ее, искал в ней утоления своих полнокровных желаний, она не могла сохранить хотя бы частицу себя для себя и, не любя мужа, вовсе не хотела и не могла отдавать ему всю себя без остатка. Никто из двоих не получал отдачи. Каждый только брал, ничего не давая взамен. Терзаясь болью и стыдом, девушка готова была расстаться с чем угодно, отдать самое жизнь, но хоть одна пядь ее души должна была оставаться ее, и только ее. Муж вторгался в ее мир, заполонял его, не опустошая, а именно подавляя своим началом. Мертвые не сознают, что мертвы; Амера была жива и сознавала, что больше не существует. Когда, пройдя тысячу мучений, она вновь почувствовала в себе живую душу, любящий Данлинг — сама доброта — ненароком разрушил возрожденное с таким трудом. Ребенок, которого она ему родила, был слишком похож на отца, чтобы Амера могла чувствовать его своим. Так они жили.
О прекрасные и обманчивые фантазии юности! Трудно винить кого-либо из героев: оба были верны своей натуре. И все же закравшейся в их жизнь лжи можно было избежать. Не скрывайте от тех, кто юн и скоро вступит в брак, какова она, та реальная жизнь, что их ожидает! Тяжело внушить тем, кто верит в плоские, расхожие картинки, что живая жизнь многомерна. Мы, люди старшего поколения, лишь через долгие годы приближаемся к осознанию этого чуда, так никогда полностью и не постигая его. Но сделаем все, что в наших силах, дабы юные увидели, сколь многогранна и глубока истинная ания.
