Брэм Стокер - Леди в саване
— И в чем вы добиваетесь поддержки? — поинтересовался отец, опуская руку в карман. Мне известно значение этого жеста по опыту моих обращений к отцу.
— Поддержка, в которой я нуждаюсь, — сделавшись пунцовым, проговорил Руперт, — поддержка от моих… от попечителей касается того, что мне хочется осуществить.
— И что же это? — спросил отец.
— Мне бы хотелось, сэр, передать моей тете Джанет…
Отец, явно не забывший мою остроту, перебил его:
— Мисс Мактресни?
Руперт побагровел, а я отвернулся: мне не хотелось, чтобы он видел мою ухмылку. Он спокойно продолжил:
— Макелпи, сэр! Мисс Джанет Макелпи, моей тете, которая всегда была добра ко мне и которую любила моя мать… Я хочу передать ей деньги, завещанные мне покойной матерью.
Отец вряд ли желал, чтобы дело принимало столь серьезный оборот, а он видел, что в глазах Руперта блестели пока не пролившиеся слезы, и поэтому, немного помолчав, произнес с наигранным, как я знал, возмущением:
— Неужели вы так быстро позабыли о своей матери, Руперт, что хотите освободиться от ее последнего дара, предназначенного вам?
Руперт, в то время сидевший, вскочил и встал напротив отца, сжав кулаки. Теперь он был совершенно бел, а глаза его горели таким огнем, что я опасался, как бы он не причинил вреда моему отцу. Руперт заговорил не своим голосом — слишком сильным и низким для него.
— Сэр! — проревел он.
Наверное, будь я писателем — кем, благодарение Богу, не являюсь, ведь у меня нет нужды предаваться этому низкому занятию, — я бы употребил слово «прогрохотал»: слово «прогрохотал» длиннее, чем «проревел», и, разумеется, скорее принесет автору пенни, который он получает за строку.
Мой отец тоже побледнел и стоял, не шелохнувшись. Руперт смотрел на него в упор с полминуты — тогда мне казалось, намного дольше, — но вдруг улыбнулся и, вновь садясь, сказал:
— Простите. Но, конечно же, вы не понимаете подобных вещей. — И он продолжал говорить, не оставляя отцу возможности вставить хоть слово: — Давайте вернемся к делу. Поскольку вы, кажется, не поняли меня, позвольте пояснить, что моя просьба обусловлена именно тем, что я помню о матери. Я помню желание моей покойной матери видеть тетю Джанет счастливой, и я хотел бы поступить так, как поступила бы моя мать.
— Тетя Джанет? — ухмыльнулся отец, потешаясь над его неведением. — Она вам не тетя. Даже сестру ее, бывшую замужем за вашим дядей, называли вашей тетей из чистой любезности.
Я не мог не понять, что Руперт намеренно вел себя дерзко с моим отцом, хотя говорил в вежливом тоне. Будь я сильнее его настолько, насколько он был сильнее меня, я бы кинулся на него с кулаками, но он был очень развит для своих лет. Я же довольно худ. Моя мать говорит, что худоба — «признак породы».
— Тетя Джанет, сэр, мне тетя в силу любви. Слово «любезность» не может выразить глубину преданности, которую она проявляла к нам. Но незачем утомлять вас подобными вещами, сэр. Я вижу, что родственные связи по линии нашего дома не интересуют вас. Однако я — Сент-Леджер!
Мой отец был ошеломлен. Он сидел недвижимо и только спустя какое-то время заговорил.
— Хорошо, мистер Сент-Леджер, я обдумаю это дело и вскоре дам вам знать о моем решении. А пока не желаете ли перекусить? Вы, должно быть, выехали очень рано и не позавтракали?
— Это так, сэр. Я не ел со вчерашнего ужина и чудовищно голоден.
Отец позвонил в колокольчик и попросил явившегося на зов лакея послать за домоправительницей. Когда она явилась, отец обратился к ней со словами:
— Миссис Мартиндейл, проводите этого юношу к себе в комнату и накормите его завтраком.
На несколько секунд Руперт застыл на месте. И вновь залился краской. Затем поклонился моему отцу и последовал за миссис Мартиндейл к двери.
Спустя час отец послал слугу за ним и передал, чтобы он явился в кабинет. Туда же пришла и моя мать, а вместе с ней и я. Слуга вернулся и обратился к отцу:
— Миссис Мартиндейл, сэр, покорнейше просила узнать, может ли она сказать вам два слова.
Отец еще не успел ответить, как мать велела привести домоправительницу. Та не заставила себя ждать — люди этого сорта всегда обретаются у замочной скважины — и тут же вошла. Переступив порог, она остановилась у двери. Очень бледная, она присела в реверансе.
— Итак?.. — произнес отец вопросительным тоном.
— Я подумала, сэр и мэм, что лучше мне прийти и сказать про господина Сент-Леджера. Я бы сразу пришла, но боялась беспокоить вас.
— Итак? — Отец был весьма строг со слугами. Когда я стану главой дома, они будут под пятой у меня. Только так можно добиться настоящей преданности от слуг!
— Как вам было угодно, сэр, я отвела молодого джентльмена в мою комнату и велела принести плотный завтрак, ведь я видела, что он едва с голоду не умирает — в его годы возмужания и при его-то высоком росте! Вскоре принесли завтрак. Отменный завтрак! От одного запаха у меня самой пробудился аппетит. Яйца, поджаренная ветчина, жареные почки, кофе, гренки с маслом, селедочный паштет…
— Довольно, что касается меню, — прервала домоправительницу мать. — Дальше!
— Когда все было расставлено и горничная ушла, я придвинула стул к столу и сказала: «Ваш завтрак подан, сэр!» Он встал и произнес: «Благодарю, мадам, вы очень добры!» И он поклонился мне так вежливо, как будто я была леди, мэм!
— Дальше, — потребовала мать.
— А тогда, сэр, он протянул мне руку и сказал: «Прощайте и благодарю вас». Потом взял шляпу.
«Но разве вы не будете завтракать?» — поинтересовалась я.
«Нет, благодарю, мадам, — сказал он. — Я не могу есть здесь… в этом доме, я имею в виду!»
Вид у него был такой горестный, мэм, что мое сердце не выдержало, и я осмелилась спросить, найдется ли что на свете, что я могла бы сделать для него.
«Скажите же мне, милый, — осмелилась я вымолвить. — Я — старая женщина, а вы, сэр, вы еще юны, хотя станете достойным мужчиной — каким был ваш замечательный покойный отец, которого я так хорошо помню, — и к тому же великодушным — как и ваша покойная бедняжка-мать».
«Вы так добры!» — проговорил он.
А я при этих словах взяла его руку и поцеловала, ведь я так хорошо помню его бедняжку-мать, которая умерла всего год назад. Ну, он и отвернулся, а я взяла его за плечо и заставила посмотреть в мою сторону — он же еще совсем мальчик, мэм, хоть и крупный. Вижу — у него слезы бегут по щекам. Тогда я прижала его голову к моей груди — у меня самой были дети, мэм, вы же знаете, хотя все умерли. Он не противился и немного поплакал, уткнувшись мне в грудь. Потом выпрямился, а я почтительно встала рядом.
