Джеймс Хилтон - Потерянный горизонт
Конвэй вежливо поблагодарил. Лишь Мэлинсон ничем не обнаружил своего отношения к этим нежданным удобствам. Как и Барнард, он продолжал страдать от высоты, но, сделав над собой усилие, воскликнул:
— А еще потом, если вы не возражаете, мы решим, как отсюда выбраться! Это нельзя откладывать — я по крайней мере так считаю.
Глава четвертая
— Ну вот, видите, — говорил Чанг, — не такие уж мы варвары…
Теперь, после всех накопившихся к вечеру впечатлений, у Конвэя не было оснований возражать. Легкость в теле и ясность мысли наполняли его таким приятным чувством, которое могло возникнуть только в подлинно цивилизованной среде. Пока что в Шангри-ла он находил все необходимое и гораздо больше того, на что мог рассчитывать. Во времена, когда даже в Лхасе появились телефонные аппараты, может быть, и не столь удивительным казалось наличие центрального отопления в тибетском монастыре, но Конвэя поражало соседство западного санитарно-гигиенического оборудования с многочисленными проявлениями восточного традиционализма. Например, светло-зеленая фарфоровая ванна, в которой он с наслаждением плескался, представляла собой изделие, выпущенное, согласно фабричному знаку, в Акроне, штат Техас. Но приставленный слуга-туземец обихаживал его на китайский манер, промывал ему уши и ноздри и протирал веки под глазами тонкой шелковой тряпочкой. Принимая все это, Конвэй размышлял, уделяется ли такое же внимание троим его спутникам.
Он почти десять лет прожил в Китае, не всегда в больших городах, и считал это время счастливейшим в своей жизни. Ему нравились китайцы, среди них он чувствовал себя дома. Особенно он любил китайскую кухню с ее тонкими полутонами вкусовой гаммы, и поэтому первая же трапеза в Шангри-ла была для него встречей с приятным и знакомым. Он также заподозрил, что в пищу подмешана какая-то травка или снадобье, восстанавливающее дыхание, так какой не только сам стал дышать свободнее, но заметил облегчение, которое почувствовали и его спутники. От его внимания не ускользнуло, что Чанг не съел ничего, кроме нескольких зеленых листков салата, и не притронулся к вину.
— Извините меня, — объяснил он, — но у меня очень строгая диета. Я обязан беречься.
Он и раньше говорил в таком духе, и Конвэй пытался угадать, какой же недуг его мучает. Теперь, разглядывая Чанга вблизи, он затруднялся определить его возраст. Мелкие и как бы неопределенные черты монаха, равно как и кожа, напоминавшая мокрую глину, придавали ему вид то ли молодого человека, состарившегося раньше времени, то ли, наоборот, удивительно хорошо сохранившегося старика. Он, несомненно, обладал какой-то привлекательностью. От Чанга исходило легкое благоухание, слишком тонкое, чтобы его можно было уловить, если о нем не думать. В своем расшитом халате из синего шелка с обычными боковыми разрезами в подоле, в штанах цвета дождливого неба, тесно обхватывающих лодыжки, он излучал холодное обаяние, которое пришлось Конвэю по вкусу, хотя он и понимал, что не всем оно может нравиться.
Атмосфера и впрямь была скорее китайской, чем тибетской. И это внушало Конвэю приятное ощущение, будто он попал домой, хотя в этом случае он предполагал, что его спутники воспринимают дело иначе. Комната тоже порадовала его. Удивительно правильными были соотношения ее ширины, длины, высоты. Скромным украшением служили обои и пара предметов лакированной мебели. Свет поступал из бумажных фонариков, которые своей неподвижностью свидетельствовали об отсутствии сквозняков.
Благодатный покой охватывал его душу и тело, и когда на ум снова пришли предположения о подмешанном зелье, он почувствовал, что это его не беспокоит. Что бы там ни было, если вообще было хоть что-нибудь, но Барнард больше не задыхался, а Мэлинсон перестал язвить, и оба они с аппетитом поглощали пищу, явно предпочитая есть, а не разговаривать. Конвэй тоже был голоден и нисколько не жалел, что этикет требовал не спешить с началом серьезного разговора. Ему никогда не нравилось суетиться в обстановке, которая приятна сама по себе, поэтому нынешнее положение вполне его устраивало. До такой степени, что он дал выход своему любопытству, только закурив сигарету. Обращаясь к Чангу, он заметил:
— Судя по всему, постояльцы в вашей обители благоденствуют и очень гостеприимно встречают чужестранцев. Хотя сомневаюсь, чтобы к вам часто попадали люди из других краев.
— Воистину нечасто, — ответил Чанг все с той же размеренностью и достоинством. — Это непосещаемая часть мира…
Конвэй улыбнулся:
— Мягко сказано. У меня такое впечатление, что я никогда не видел места, более отрезанного от мира. Здесь могла бы расцвести культура, не испорченная никакими внешними воздействиями.
— Что вы подразумеваете, говоря о нежелательных воздействиях?
— Имею в виду джаз, кинотеатры, огни рекламы и так далее. Водопровод и канализация у вас в высшей степени современны, и, на мой взгляд, это единственное достижение, которое Восток может взять у Запада с несомненной для себя пользой. Я часто думаю, как повезло в свое время римлянам: их цивилизация продвинулась до изобретения горячих ванн и при этом удержалась от рокового шага — освоения машинной техники.
Конвэй говорил с легкостью разом нахлынувшего вдохновения. Но хотя речь его и была достаточно искренней, все же в ней присутствовало желание повернуть разговор в нужную сторону. Он умел вести беседу. И лишь забота о соблюдении границ, установленных сверхизысканной вежливостью, мешала ему проявить более откровенное любопытство.
У мисс Бринклоу, однако, не было подобных внутренних оков.
— Пожалуйста, — сказала она прямолинейно, — расскажите нам, что представляет собой эта обитель.
Чанг слегка приподнял брови. Он как бы мягко выражал свое несогласие с такой настойчивостью.
— Сделать это, мадам, будет для меня величайшим удовольствием. В меру своих способностей. Что именно хотели бы вы узнать?
— Прежде всего сколько вас здесь и кто вы по национальности? — Было очевидно, что ее приверженная порядку мысль не отклонялась от тех профессиональных задач, которые мисс Бринклоу выполняла в Баскуле.
Чанг ответил:
— Тех, кто достиг полного статуса ламы, около пятидесяти. И есть еще несколько человек вроде меня, кто еще не пришел к полному посвящению. В должное время мы, надо надеяться, тоже станем ламами. Что касается нашего национального происхождения, то тут собрались представители очень многих народов, хотя, естественно, большинство — китайцы и тибетцы.
Мисс Бринклоу поспешила сделать вывод, хотя бы и ошибочный.
