Олег Коряков - Хмурый Вангур
Николай оторвался от карты, развернутой на коленях, и повернул худое небритое лицо к сидящему рядом Курикову:
— Так, говоришь, давно уже манси здесь не ходят?
Проводник покачал головой:
— Совсем не ходят. Худое место. Нельзя ходить. — Он проворно придвинулся к Николаю, острым взглядом уперся в его лицо: — Зачем помирать? Ко мне в юрту ходить надо. Рыбу кушать, оленя. — Куриков нагнулся к карте, коротким грязным пальцем повел по линиям листа. — Смотри, однако. — Ткнул в малюсенькую точку на северо-востоке от Вангура. — Никляпауль. Моя юрта. Дом. Олени. Белки много, соболь. И камни — скажи им — тоже есть. Разные есть, красивые. Золото найдем. Здесь какой камень? Пустой, некрасивый. Ты скажи им. Никляпауль. Вот. Совсем близко.
— Твой, говоришь, дом? — Николай был удивлен. Ему почему-то казалось, что Куриков живет совсем в другой стороне.
— Мой, мой. Никляпауль.
Николай достал компас, карту, прикинул по ней расстояние.
— Верно, тут недалеко.
— Совсем близко. Мало-мало ходить — три дня, быстро ходить — два дня.
— Ты все-таки думаешь улизнуть?
— Чего лизнуть? Ходить домой буду. Начальнику говорил — уйду. Белку скоро стрелять надо. Патроны надо брать, в урман ходить.
Николай медленно сложил карту, поднялся, постоял и, ничего больше не говоря, направился от реки к костру.
Разложив возле палатки все припасы, Пушкарев проверял их, намереваясь, видимо, еще подрезать норму. Она и так уже была урезана до предела. Но что же сделаешь?.. Борис Никифорович пересчитал патроны, взболтнул над ухом большую флягу со спиртом.
— Слушай-ка, — заметив присевшего рядом Николая, заговорил он, — тут километров через пятнадцать у Вангура довольно большой приток должен быть. Надо будет посмотреть, шурфы заложить.
— Э! — Николай махнул рукой. — Что там разыгрывать комедию! К чему все это? Теперь и мне уже совершенно ясно, что тогда, на ученом совете, я увлекся… фикцией. Никакого рутила мы здесь не найдем. Сколько бьемся — никакого толку.
— Ты что это, всерьез на попятную?
— Если хотите, всерьез. — Николай говорил спокойно. — Я люблю смотреть правде в лицо. Ошибся — значит, ошибся. Нет титана — значит, нет.
— Ишь ты, какой маневренный!
Николай пожал плечами:
— Надо быть честным перед наукой.
— Вот именно. И в данном случае надо честно проверить те предположения, которые высказывались о Вангуре. Ведь в некоторых шурфах нам попадался рутил.
— Какой там рутил! Крохи.
— Ну что ж, в верхнем течении крохи, а среднее мы еще не прошли. Пройдем — видно будет.
Николай встал. Он начал злиться.
— Как пройдем? На карачках?
— Хотя бы!
— Эх, Борис Никифорович! Ну ведь вы же опытный человек. Неужели вы не видите, что мы плетемся из последних сил? Ведь припасов почти не осталось.
— Да, — очень жестко подтвердил Пушкарев. — И больше того: осень нынче ранняя, скоро возможны морозы. Урал не очень-то считается с календарями. Мы должны торопиться и торопиться, пополнять припасы времени нет. Время — только на работу.
— Вот-вот. Мы ежедневно теряем его на поиски, на битье шурфов, но к титану мы не приблизились, а к собственной гибели — вполне. Да-да! Я понял, что это несерьезно. Надо немедленно выходить к жилью, а на будущий год организовать специальную солидную экспедицию. Тут нужен настоящий размах.
— Размахнулась крыльями курица… Размах! На государственные денежки. А государство не на будущий год, а нынче, сейчас ждет от нас ответа: целесообразно или нет вести здесь детальную разведку. А она, как известно, стоит больших рублей. И мы, коли уж взялись, обязаны ответить «нет» или «да». То или другое. Но ответить совершенно точно, так, чтобы совесть наша была совершенно чиста, чтобы у самих у нас не было никаких сомнений. Вот почему нам надо спешить и спешить!
— Не понимаю, — в Николае опять кипела злость, — не понимаю: что у нас — научная работа или таежный кросс?
— Научная работа в тайге. В тайге, а не в лаборатории, не в кабинете!
— Вас, я вижу, заедает спортивное самолюбие.
— А вы, я вижу, забываете о научном долге.
— Оставьте эти высокие словеса!
— А низкие мне противны. — Пушкарев помолчал. — И вот что. Давай договоримся так: критиковать меня ты будешь, когда вернемся. А сейчас придется подчиняться. Я заставлю подчиняться!
— И точка. — К спорящим подошел Юра с бритвенным прибором в руках. Он почувствовал, что спор начинает быть слишком уж горячим. — Точка. Регламент научного диспута исчерпан. Прошу приступать к брадобрейным процедурам. — Юра протянул Николаю бритву.
— А ну вас… обоих! — Резко отвернувшись, Николай отошел.
Из кустов настороженно и чуть растерянно смотрел на геологов старый манси.
Бесшумно и быстро скользили над хмуро молчавшим урманом тяжелые, низкие облака.
Глава девятая
1
Заморозки больно щипали землю. Редкие в урмане березы, совсем не радуясь новому, багряному цвету одежды, стояли жалостно-печальными. Словно пытаясь прикрыть свою наготу, растерянно топорщили узловатые ветви лиственницы, потерявшие пышный игольник. И только сосны, ели да могучие, кряжистые кедры ничем не выдавали своего беспокойства перед зимой, уже заносившей над ними свое ледяное крыло, и стояли суровые, чуть потемневшие, лишь покряхтывая на ветру.
Скукожилась и побурела трава. Поникла. Только отдельные ее сухие стебельки не хотели сгибаться и торчали, гордясь никчемной своей прямотой. А может, и не никчемной? И мертвые, они будут, споря с яростным ветром, цепко удерживать около себя снег, чтобы надежнее прикрыть упавшие на землю семена…
Лагерь на Ключ-камне сворачивался.
Удивительное это дело: чтобы развернуть его, нужно каких-нибудь полчаса, а свернуть… тут надо повозиться. Обжитое место ликвидировать трудновато.
Это — как со спальным мешком. Вечером раскладываешь его двумя легкими движениями — одним развяжешь лямку у чехла, другим вытащишь мешок и бросишь в палатку, залезай в него, спи, — а утром надо расправить простынную вкладку, поаккуратней и потуже свернуть мешок, вложить его в чехол да еще и завязать.
И, как всякое жилье, лагерь постепенно обрастает десятками мелочей, кажется, и не очень важных, и неприметных, а коснись их — оказывается, дорогих сердцу и, главное, удобных. Взять хоть колышки к палаткам. На временном ночлеге вырубишь их из первого попавшегося под руку деревца, а потом и выбросишь с легкой душой, а в лагере они подобрались прочные, любовно заостренные, так и хочется взять их с собой, словно не в тайгу идешь, а в безлесную степь.
