Юрий Ищенко - Черный альпинист
Да, он все решительней, уже смакуя кайф от власти, начинал сам править суд. Когда назначили куратором, вызвали к ихнему генералу на аудиенцию. Тот часа два поил водкой и втолковывал, чего именно добивается контора. Красиво говорил.
Что сейчас идет стадия «первичного накопления капитала». Действуют еще советские законы, которые никто уже не может исполнять, если на свой страх и риск начинает бизнес. И ему, бизнесмену, ни контора, ни милиция не могут обеспечить защиту от банд, значит, он начнет защищаться сам. Либо пойдет «под охрану», либо «крутым» станет, сам наберет вооруженную команду. Что из этого следует? Что контора должна держать ситуацию под контролем, с далеким благородным прицелом. Пусть они «грабят», попирают паршивые законы, главное, чтобы они постепенно, приобретая вкус к солидности, к чистому бизнесу, понемногу перерождались в настоящих финансистов и производственников.
Эту задачу и должен был как бы решать куратор. Направлять средства и интерес мафии в легальные, оттого не менее прибыльные области бизнеса: торговлю, сферу развлечений, импорт и экспорт, строительство. Предотвращать, а по необходимости, жестко пресекать конфликтные ситуации, приводящие к междусобойчикам: стрельбе на улицах, взрывам, похищениям, терактам и прочим дестабилизирующим моментам. По возможности, не стимулировать ввоз в Москву наркоты, лучше помочь в налаживании каналов транспортировки подальше за рубеж, вплоть до Амстердама и Нью-Йорка.
Район Тахира по степени сложности уступал разве что окрестностям Кремля: был предельно насыщен новыми отелями, банками, казино, сексклубами, престижными ресторанами, не говоря о гигантских проблемах с ВДНХ. Все местные воротилы, поочередно и после проверок, подобных сегодняшней, с удовольствием шли навстречу. Он давал им сведения — о планах конкурентов, о методах отмывки денег, держал в курсе случавшихся наездов «гастролеров» или «захватчиков», — тех встречали уже на вокзалах, укладывали в обратную дорогу, обычно в грузовом вагоне, залив бетоном. В общем, хватало дел, хватало риска, деньжата сыпались, — но вот больше всего было врагов, обиженных, недовольных, слишком крутых, не принимающих никаких форм контроля. И враги ненавидели не контору — его лично. Щупали, вычисляли, рано или поздно должно было так случиться, что выйдут на Марину и сына. Он ждал этого момента. Готовился и опасался: имел две иномарки, одну записал на жену, две купленные квартиры (одна, в случае чего, оставалась за женой), полсотни кусков зеленых, раскиданных по тайникам, вкладам и вложениям. Все это должно было достаться сыну в случае худшего, только Тахир решил, что сына должен воспитывать отец. И надо остаться отцом, живым и не таскающим за собой угрозу смерти.
Сегодня он отработал последнего «клиента» у ВДНХ, ближайшую неделю можно было передохнуть ничего не предпринимая, выждать. Конверт с рекомендациями для Ржавого уже лежит у того дома. Ржавый почитает, пораскинет мозгами и проглотит без пережевывания: несколько подкинутых Тахиром (и конторой) операций почти без риска грозились стопроцентной прибылью с оборотом в две недели. Куратору причиталось сорок тысяч, из которых он решил половину оставить себе. Он готовил отход, а куда именно, подскажет ближайшее время. Может, на Дальний Восток? Жена продолжит карьеру журналистки, а сам, если пожелает, в ОМОН или в охранники пойдет. Сын будет глазеть на корабли в порту. То, что надо.
Он предусматривал крайние варианты с Западом: Швеция, Норвегия, что-нибудь тихое и либеральное. Но на самом деле Тахир не хотел на Запад. Особенно в Штаты: пусть говорят, что угодно, но он до сих пор считал их врагами, а теперь, когда американская «культура» торжествовала здесь, ненависть даже усилилась, поскольку к ней добавилось каждодневное раздражение. Жаль, что в Северную Африку или на Ближний Восток Марину не затянешь. Забоится. А его манило, когда он в охране тусовался, поездил: Израиль, Ливан, Сирия, Иордания, Эмираты — очень, очень здорово, мест спокойных хватает, дух восточный, настоящий. И примерно те же воззрения, что и у него, на жизнь. У него даже козырь был — Хадж совершил, во время командировки осталось два свободных дня, съездил в Мекку, точно зная, что может пригодиться. Дизентерию, правда, заработал, переночевав вместе с толпой паломников в сарае, — пили вместе из лоханей каких-то… Но так велел обычай. Скорее, это был не расчет, а толчок, порыв, также не случайно он прихватил в Эмиратах кучу кассет с записями мусульманских молитв.
Конечно, ему там ни слова не понятно. Кричит заунывно и протяжно мулла с минарета. Слышен шорох колен, легкое постукивание голов мусульман в чалмах об полы. А Тахир, все более в это погружаясь, слушает молча, сидя в кресле где-нибудь в халупе на задворках города. Купил Коран на русском языке. Тоже вот есть еще над чем подумать: в Казахстане теперь русские в загоне, тот уйгурский, что достался от родителей в объеме квартирных разговоров, не годится (хотя схож с казахским, равно как с киргизским или даже с узбекским). Рашидка, младший брат из Алма-Аты, прислал по его просьбе несколько дисков с записями песен-импровизаций казахских акынов (импровизаторы, поющие и играющие на домбрах во время народных гуляний — тоев), слушал и их, зачастую не успевая разобрать ни слова:
А-а-а-а-а-а-а-а ала кош берды жусай
кош берды кош берды кош берды
а-а-а-а-а-а-а, хой-хой-хой, кош
а-а-а-а-а-а-а, жусай…
И берет дрожь этого заматеревшего, весьма уже тяжеловесного, с буграми жира на бедрах и заднице, гэбиста, а еще проще выражаясь, — умелого диверсанта и убийцу.
Скольких убил — не считал. Сперва что-то вроде спортивного интереса было, потом надоело, потом отупение пришло, беспомощность, потом легкий шелковистый страх. Вот в 91-м, во время путча, когда схлестнулись промеж себя служивые конторы, убил четверых. Двое из тех были почти кореша. Один из двоих, сам почти пацан желторотый, когда-то в ночном рейде спас ему жизнь.
Теперь после убийства, даже после стрельбы или драки, после любого нервного напряжения — Тахир сутками не мог отойти. Дрожали, как у похмельного, руки. Трещала голова. Не выносил стрельбы по телевизору, вообще телевизор игнорировал (как и многие сослуживцы — особенно властвующие персоны и их речи раздражали гэбистов, всех как одного). Разве что в редкие вечера, когда спокойно ночевал дома с женой и сыном, садился в кресло и смотрел «Рабыню Изауру», «Богатые тоже плачут». Фильмы с более напряженным действием, даже с легким намеком на насилие, смотреть не мог, уходил на кухню или в спальню. Слушать современную музыку мог недолго и избирательно: главное, чтобы не на западных языках и не быстрая. Например, ему нравились казахи из «А-Студио» и песни всех времен Аллы Борисовны…
