Виктор Вучетич - Поединок. Выпуск 3
Графиня Анри говорила назидательно и громко, как гувернантка, вдалбливающая премудрости бестолковому воспитаннику. Но Долинский плохо слышал ее, складывая в уме новый кусок романа.
Пусть будет так...
«— Я счастлив за вас, графиня. И прошу не судить строго мою дерзость. Удобно, когда общество имеет одну гарантированную конституцию, но каждый человек живет по своей собственной конституции, которая внутри нас.
— Вы хотите сказать, что наши с вами конституции несовместимы?
— Ваши чуткость и проницательность ничуть не уступают вашей красоте.
— Но есть же еще чувства, не подвластные уму.
— Вот почему я буду бороться до конца. И хочу верить, что, если стану героем, ваша благосклонность и сердечность не оставят меня. А коли погибну — бог нам судья... И то и другое лучше, чем следовать за вами на Лазурный берег и быть стареющим пажем у ваших ног...
— Вы не видели ног, о которых говорите, капитан. Иначе бы не торопились с выводами.
— Охотно верю, графиня. Но счастье, увы, выпадает не каждому».
«С ногами, конечно, перебор, — подумал Долинский. — А впрочем, в стиле времени. Графиня двадцатого года должна говорить именно так. Может, и правда, что год назад в пропахшем рыбой Ростове полуголодная Евгения за небольшое вознаграждение демонстрировала господам офицерам свои прелести. И не только демонстрировала, но иногда позволяла ими пользоваться».
Они вышли к берегу моря, который был не расчищен. Водоросли лежали на камнях, как рыбацкие сети. Коряги и щепы, обглоданные волнами, чернели на берегу.
Голубая дача купца Сизова стояла под горой близ Сочинского шоссе, недалеко от поселка Лазаревский. Место было редкостным по красоте, сухим, хорошо продуваемым ветрами. Построенная в начале века, за десятилетие до первой мировой войны, дача несомненно являлась свидетельством благополучия и богатства ее владельца.
Долинскому не приходилось раньше слышать фамилию Сизова в ряду крупнейших русских миллионеров. Но ведь сегодня положение с капиталами весьма своеобразно. Размер богатства нынче зависит от того, где были вложены капиталы — в России или за границей. Кто-то потерял все, кто-то много выиграл.
Много ли выиграла графиня Анри? На это может ответить только будущее. Кажется, у купца Сизова нет прямых наследников. Он бездетен. А супруга его лет пять назад отбыла в мир иной. Может статься, что восемь миллионов золота в швейцарских банках и шестнадцать действующих паровых судов очень скоро достанутся молодой графине...
— Счастье выпадает тем, кто за него борется. Это прописная истина, капитан. Но ведь все великие истины уже прописные.
Долинский порадовался. Графиня говорила словно на страницах романа.
— Я согласен с вами, Евгения. Я согласен очень. Я готов бороться за свое счастье. Потому не складываю оружия. Потому утверждаю: за пределами России для меня места нет.
— Если у человека есть деньги, для него найдется место на земном шаре. Но как я догадываюсь, именно в бедности — истоки вашего патриотизма?
— У нас с вами странный разговор. И совсем не в тональности, уместной для беседы очаровательной женщины с мужчиной, влюбленным в нее.
Графиня требовательно спросила:
— Это признание или издевка?
— На последнее по отношению к вам я не способен, — ответил он вполне искренне.
Она разочарованно сказала:
— Вы опять ушли от ответа. Вот что значит сыскная школа.
Повернулась и не торопясь пошла прочь от моря по аллее, тянувшейся к даче. Долинский покорно последовал за ней.
— Мы уезжаем сегодня, капитан. Как только прибудет авто из Сочи. Епифан Егорович вызвал пароход. Завтра на рассвете он уйдет в сторону Стамбула. Я могу пригласить вас совершить с нами это путешествие, но, полагаю, вы откажетесь. Ибо подобный поступок означал бы дезертирство из рядов доблестной русской армии и с вашими принципами несовместим.
— Я восхищен вашей дальновидностью.
— Спасибо. Однако о дезертирстве может идти речь до тех пор, пока существует армия. Я верно схватываю суть?
— Верно.
— В самое ближайшее время остатки Кубанской армии прекратят существование.
— Смелый вывод.
— Деловые люди перебираются в Грузию, а кто побогаче — в Европу. Это признак краха.
— У вас государственный ум, Евгения.
— По мере того как вы будете узнавать меня, капитан, вы откроете во мне много неожиданных достоинств.
— Оптимизм неизменно вселяет надежду.
— Приятно слышать нотки бодрости в вашем голосе.
— Я вовсе не нытик. — Он уже не был уверен в том, что этот разговор происходил наяву, а не в его воображении.
— Выслушайте совет, — решительно сказала графиня. — В Лазаревском сейчас проживает известный искусствовед, собиратель древнерусской живописи профессор Михаил Михайлович Сковородников... При престарелом профессоре находится уникальная коллекция древнерусской живописи. Епифан Егорович предлагал за нее миллион. Сковородников отказался.
— Сколько же коллекция стоит в действительности?
— Этого никто не знает. Но уж если Сизов дает миллион, то два миллиона она стоит точно. Вы догадываетесь, что от вас требуется?
— Уговорить профессора дать согласие на продажу.
— Не совсем. Попросите у него коллекцию.
— Я не понимаю.
— Объявите себя знатоком, любителем. Я не знаю, чертом, дьяволом. Попросите коллекцию на хранение. Для народа русского. А если откажется, конфискуйте...
— Кто мне даст на это право?
— Я даю вам право. Я... Когда коллекция будет в Европе, я уговорю мужа заплатить полтора миллиона. И тогда вам незачем будет ждать химерной победы над большевизмом, чтобы женщины видели в вас героя. Мужчина с деньгами — победитель всегда.
Долинский подумал: «Вот и все. Моя ступенька в социальной лестнице та, на которой стоят громилы».
Родилась концовка главы романа:
«— Графиня, — гневно произнес капитан. — Вы смеете предлагать мне это?
Поистине издевательская усмешка промелькнула в глазах и на губах женщины. Словно процеживая слова, она сказала спокойно и ясно:
— В таком случае, я могу предложить вам гоголь-моголь. Он помогает при импотенции.
Она повернулась. Гордая, стройная, продолжала путь к дому, только несколько быстрее, чем прежде...»
Качнув головой, точно стряхивая наваждение, Долинский взял графиню за руку. Сказал устало:
— Я подумаю над этой идеей, Евгения.
6. Побег (продолжение записок Кравца)
Балки, почерневшие, дубовые, распирали стены сарая, держа на себе стропила, крытые старой дранкой. Солнечный свет, ручьями сочившийся сквозь дыры, золотил паутину, которая, точно сеть, свисала между балками, а паук, маленький, но пузатый, прятался, стервец, в самом углу под крышей, поглядывая крохотными, хитрыми глазами.
