Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год
Куда идти? Связи с Цвинтарным нет, между тем только он один знает, где я могу быть. Связной от него явится к Марусе — и вернется ни с чем. Где же искать нам друг друга?
Улица все тянется. Выхожу за город, вижу пути узкоколейки. Впереди недостроенное здание. Оно смотрит на меня пустыми оконными проемами. Обхожу дом, вхожу внутрь, поднимаюсь по лестнице, запорошенной снегом. Вот и последний этаж… Крыши нет. Надо мной серое зимнее небо. (Этот дом и сейчас существует, жилой дом № 49 по улице Арсеничева).
Сажусь в углу. Холодно. Хочется есть. Достаю круг копченой колбасы. Хлеба у меня нет, но колбаса хороша и без хлеба. Тревожные мысли не оставляют. Уговариваю себя, что все обойдется, свертываюсь калачиком и так лежу на запорошенном снегом полу под открытым небом… Снег все падает и падает, и вскоре я лежу под белым снежным одеялом. Вид сказочный, но мне не до сказок!
Забываюсь в тревожном полусне. Снится мне Хромов — мой боевой друг из Днепропетровска, его улыбка, его крепкое рукопожатие… Кем он был до войны: майором НКВД или сотрудником милиции? Как мы с ним в свое время хорошо сработались. Безусловно, в днепропетровском подполье играл он не последнюю роль… А может быть, он совсем не Хромов, а Хромовым был только для меня…
Пробуждаюсь. Уже смеркается. Вскакиваю, стряхиваю с себя снег, стараюсь согреться — делаю разминку, подхожу к оконному проему, смотрю на город. Вечер тихий, безветренный. И вдруг вспоминаю: “Дядя Коля!”
Однажды на своем этаже на ступеньке лестницы я увидел сидящего сухонького старика. Он ел суп из алюминиевой миски.
— Что это вы, дедушка, так неудобно устроились? — спросил я. — Да и камни холодные, простудиться можно.
— А что мне? Хорошо устроился. Вот супца дали — кормлюсь.
— Девчата хоть бы табуретку вам вынесли.
— А зачем она мне? Обойдусь. Разговорились. Спросил, есть ли у него семья, дети.
— Как же без детей жить? Есть. Один сын на фронте, воюет, а меньшой дома.
— А где воюет, не знаете?
— Кто ж теперь знает? Как ушел в первый день, так и пропал… Может, жив, а может…
Позже Коля-ленинградец назвал мне фамилию старика — Скрыпник и сказал, что работает он стекольщиком при госпитале, а живет где-то в рабочем поселке.
Тряхнув головой, освобождаюсь от воспоминаний. Быстро спускаюсь вниз по лестнице, выхожу наружу, на окраину города. Вижу перед собой разбросанные белые хатки. Может, это и есть рабочий поселок?
Вхожу в один из домиков, спрашиваю пожилую женщину:
— Не знаете, мамаша, старика дядю Колю? Фамилия его Скрыпник. В немецком госпитале стекольщиком работает.
Женщина испуганно смотрит на мою немецкую форму и некоторое время молчит.
— Нет, не знаю. Не знаю такого старика, — отвечает она решительно.
— А это рабочий поселок?
— Он самый и есть.
Иду дальше. Захожу еще в один дом. В хате при тусклом свете лампады сидят женщины, с ними ребятишки. Одна женщина встает с лавки.
— Дядя Коля? Так это же тот, что к Матрене за молоком девочку посылает. Есть такой в нашей слободке. Нюрка! — обращается она к девочке лет десяти. — А ну покажи солдату тот дом. Знаешь, где баба Анна живет? Дочка еще у нее Таня…
— На краю? — спрашивает девчушка.
— Ну да!
— А-а, знаю.
Вышли с девочкой на улицу. Уже совсем темно.
— Эвон! Бачите? — произносит она, отойдя от своего дома шагов на двадцать и указывая куда-то рукой. — На бугре!
— Не вижу. Какой дом-то?
— Да вон беленький, на горе, крайний… Бачите?
— Где из трубы дым идет?
— Вот-вот. Он самый.
Минуя заснеженные огороды, поднимаюсь по тропинке в гору. Добираюсь до крайней хаты. Вхожу и в свете керосиновой лампы вижу в комнате старика со старухой и двоих ребят — девочку и мальчика. Лобастый, сутулый, худой старик с очень добродушным и умным лицом и есть дядя Коля! Большие добрые глаза узнают меня, я вижу в них улыбку. Хозяйка же встревоженно заслоняет сына — на мне форма немецкого солдата.
— Здравствуйте, дедушка! — говорю я. — Узнаете?
— Как же, как же, узнаю.
И в это мгновение вдруг распахивается дверь и в комнату входит… Бойко! Наш Бойко! Сияющий от радости, как солнце!
— Степан! Ты?! — восклицаю я.
Мы бросаемся друг другу в объятия и не можем скрыть своих переживаний.
— Вот это встреча! — говорю я. — Никак не ожидал!
Бойко опирается на палку, улыбается во весь рот:
— А я смотрю в окно — фриц идет. Быстро вскочил, спрятался за дом. Потом заглянул в окно, вижу — ты стоишь! Вот, думаю, дела! Бывает же!
Хозяйка дома, Анна Ивановна, приглашает поскорее сесть за стол.
— А то ховаться надо.
Мы садимся и, разделив между всеми колбасу, торопливо едим. Тени от лампы тревожно мечутся по белым стенам, но на душе у меня радостно от обретенной свободы.
ЧЕРЕЗ ДНЕПРДядя Коля выводит нас во двор, и мы залезаем в овощной погреб — яму.
— Завтра к вечеру высвобожу, — говорит он, и мы погружаемся в кромешную тьму.
Старик закрывает нас крышкой и нагребает сверху лопатой кучу снега.
Оказывается, Бойко наметил себе квартиру как раз у этого старика. Из госпиталя уходил с трудом — сильно болела нога. Подкупленный Цвинтарным часовой-чех выпустил его “на часок”… Я рассказал другу о своем приходе к Марусе. но он успокоил меня:
— Связь с Цвинтарным будет налажена.
На следующий день к вечеру старик выпустил нас из убежища. И мы с наслаждением ели в его хатенке горячую картошку, пареные бураки с хлебом, пили молоко. Дядя Коля сообщил, что бежало из госпиталя двадцать человек. Оставшихся пленных в тот же день немцы отравили в лагерь.
— Немцы злы как собаки, — в заключение сказал он.
Поужинав, мы опять полезли в яму. Я снова стал думать о Цвинтарном. Где он? Удалось ли ему найти падежное убежище? (Только после войны я узнал, что Дмитрий Цвинтарный после побега скрывался у медсестры Милиты Шмидт, а ее мать, Савина Зинаида Николаевна, на чердаке детского дома, где она работала поваром, по просьбе Лиды Лукьяновой тоже скрывала пятерых из нашей группы бежавших, эту пятерку позднее приютила и скрыла от глаз фашистов Наталья Ивановна Шанько, проживающая сейчас в г. Днепродзержинске по адресу: ул. Сыровца, д. 21, кв. 5.)
Прошло еще три тревожных дня. От дяди Коли мы узнали, что начались обыски у вольнонаемных, работающих при госпитале. Значит, немцы нас усиленно разыскивали. Оставаться здесь нельзя. Могла погибнуть вся семья Скрыпника. По первоначальному плану Цвинтарный должен был прислать связного в первый же вечер после побега, но связной не явился…
— Если завтра связного не будет, — сказал Степан, — ночью перейдем Днепр.
