Георгий Тушкан - Первый выстрел
— Спасибо! — Юра старался сказать это как можно спокойнее, но голос его прозвучал хрипло, неестественно. Что ответила графиня, он не расслышал: в ушах шумело.
— Графиня, мерси, я уже приехала!.. — произнесла Тата. — Что ты на меня смотришь, будто не узнаешь? Какой ты бледный! У тебя солнечный удар? Юрочка, ты должен мне все-все рассказать! — Она попробовала обнять его, но Юра отпрянул.
— Что с тобой?
Юра сделал шаг вдоль стены.
— Боже, у тебя вся рубашка в крови! И ниже тоже!.. Тебя били?.. Какие звери! Какие звери!..
В ее глазах, голосе было столько искренности…
Свернув с шоссе, они медленно шли через долину к Юриному дому. Опустив глаза и стиснув зубы, он думал только о том, чтобы держаться возможно прямее и не стонать. Тата что-то ему говорила, но ее слова не доходили до сознания.
На повороте им пришлось остановиться, чтобы пропустить всадника. Неожиданно он остановился возле них. Это был Гога.
— Совет да любовь! — крикнул Гога и засмеялся. — Выпоротый кавалер!
— Скажи, неужели там бьют таких… — Тата хотела сказать «детей», но вовремя остановилась. — Таких молодых? — В ее голосе слышалось возмущение.
— Когда князь высекает шомполами искру правды, то мало думает о возрасте.
— Как? Ты хочешь сказать, что Юру тоже били шомполами? Моего Юрочку?
— Именно! Сняли штанишки и шомполом «ать»! Ничего, за одного битого двух небитых дают!
— А тебя, недостреленного, скоро достреленным сделают! — вскипел Юра. Он в мыслях уже выпустил в Гогу все пули из велодока.
— Грозишь, подлец?! Эх, жаль, не запорол тебя, а только мундир твоей кровью замарал!..
— Как, ты сам?! Юру? Дважды нашего соседа и моего друга? Ты зверь! Палач! Гнусный палач!.. — крикнула Тата.
— А ты, ты!.. — срывающимся голосом, захлебываясь от ярости, выкрикнул Гога. Он вспомнил о предстоящих неприятностях из-за Брагина. Хорошо, если удастся откупиться, заткнуть рот золотом этому контрразведчику. — А ты можешь? Баронесса Станиславская-Мацкерле-Нерукова!
— Подлец! Ты пожалеешь об этих словах!
— Иди ты к черту вместе со своим Юрочкой. Сама же его посадила, а теперь разыгрываешь святую невинность! — А он, дурак, уши развесил!.. — со злорадством выкрикнул Гога и, ударив коня плетью, поднял его с места в галоп.
— Пьяный негодяй! — крикнула Тата вслед поскакавшему брату. — Я доложу генералу!.. Не верь ему, Юрочка. Нет, каков подлец! Он все эго нарочно, чтобы нас поссорить. Неужели ты можешь поверить дикой клевете, будто я…
— Ты тоже иди к черту… леди Винтер! — заорал Юра. — К черту! К черту!
— Вы оба сошли с ума! Опомнись!
В глазах Таты он увидел враждебную настороженность.
— Как ты можешь так разговаривать со мной? Мальчишка! Щенок! Я тебя жалела, а теперь скажу — мало пороли тебя, негодяя! Ты еще пожалеешь!
Повернувшись, Тата быстро ушла.
Юра двинулся к реке. Как он сейчас ненавидел Тату! Проклятая леди Винтер! Только Атос проявил твердость… Наконец он добрался до реки, опустился на камни на колени, а потом вытянулся на животе в воде, опустив лицо в холодные струи. Юра осмотрелся — кругом ни души. Он снова стал на колени, отодрал присохшую к ранам рубаху, стянул ее через голову и стал отмывать в воде.
7
— Где это тебя так разукрасили? — раздался сзади незнакомый голос.
Юра обернулся и увидел стоявшего у тополя на противоположном высоком берегу одного из дачников-беженцев. Он и раньше встречал его. Его звали не то Томский, не то Томилкин. Юра сначала решил было не вступать в разговор, однако вопрос повторился:
— Кто это тебя?
— Да такая же, как ты, белая сволочь! Всякие там бароны Станиславские-Мацкерле-Неруковы! — рассвирепев от боли, стыда и ожидаемых насмешек, крикнул Юра.
Уголком глаза он видел, что дачник приближается к нему. Наклонившись, Юра схватил речной камень и, повернувшись к дачнику, крикнул:
— А ну, сыпь своей дорогой! Я в перепела попадаю с первого камня.
Он показал зажатый в руке камень.
Дачник остановился, но уходить, видимо, не собирался.
— Перепела камнем? — удивился он. — Не может быть!
— Вон у тополя ежевику видите? — И, чтобы не оставалось сомнения в правдивости сказанного, Юра со злостью, морщась от боли, метнул камень и попал точно в указанный куст.
— А ты мог бы мне продавать перепелов? В обмен на пистоны и порох? — спросил дачник.
Разговор становился интересным. Юра даже обрадовался.
— Можно! — быстро ответил он. — А у вас много пистонов и пороха?
— Найду. За банку пороха сколько дашь?
— За банку? — Юра быстро соображал. В банке сто зарядов, на перепелов можно считать даже двести. Но он решил поторговаться. — Пятьдесят! Ведь будут промахи…
— Ну что же, я согласен. Только ты меня с кем-то путаешь! Я никакой не барон. Как ты сказал? Станиславский-Мацкерле-Неруков — так, что ли?
— Так, только это я не вас. Это, наверное, у белых такое ругательство. Когда Гога Бродский со злости назвал Тату баронессой Станиславской-Мацкерле-Неруковой, она так рассердилась, что пригрозила доложить генералу… А куда зайти к вам за порохом?
— Я сам принесу. Ты где живёшь?
Юра нахмурился и замолчал. «Разыгрывает!» — пронеслось у него в голове.
А дачник продолжал:
— Я очень люблю перепелов! Что может быть вкуснее борща из перепелов или плова?! Объедение! А если поджарить…
Откуда было Юре знать, что его собеседник заинтересовался совсем не перепелами, а фамилией барона или баронессы Станиславской-Мацкерле-Неруковой.
Станиславская, Мацкерле, Нерукова — это все фамилии разоблаченных крупных агентов, провокаторов врангелевской контрразведки, пославших на смерть немало большевиков-подпольщиков.
Юриному собеседнику обо всем этом было хорошо известно. Слывший среди соседей за беженца, он на самом деле был одним из работников вновь созданного большевиками подпольного штаба по подготовке вооруженного восстания в тылу врангелевских войск.
— До свиданья! — сказал Юра. Ему уже не терпелось добраться домой.
Осторожно пробравшись в свой сад, собрав силы, он поднялся на веранду. За столом сидели мама, такая взволнованная, отец с нахмуренными бровями и Оксана, не то испуганная, не то собирающаяся плакать…
Когда с него сняли заскорузлую, бурую от неумелой стирки в реке рубаху, мама заплакала. Черно-багровые рубцы покрывали спину. Отец смазал раны канадским бальзамом.
Когда стемнело и в доме все затихло, Юра осторожно оделся и тихо вылез из комнаты через окно. Движения причиняли сильную боль, но он заставлял себя думать единственно о том, как он расправится со своим ненавистным врагом — Гогой. Эта мысль давала ему облегчение.
