Джон Ле Карре - Команда Смайли
Державший Остракову разжал руки и отшвырнул ее от себя.
Она покачнулась, но не упала и, когда машина развернулась, чтобы сбить ее, возблагодарила Бога и всех его ангелов, что решила все-таки надеть зимние сапоги: передний бампер ударил ее сзади по лодыжкам, и она увидела свои ноги, вытянутые вровень с лицом, и свои голые ляжки, раздвинутые как при родах. Она взлетела на воздух и грохнулась на мостовую всем телом – головой, спиной и пятками, затем покатилась как сосиска по булыжнику. Машина промчалась мимо, но Остракова тут же услышала скрежет тормозов и подумала, не возвращается ли машина, чтобы переехать ее. Она попыталась шевельнуться, но ей смертельно хотелось спать. Она услышала голоса и грохот захлопываемых дверец, услышала, как взревел мотор и постепенно растаял звук, – значит, либо автомобиль уехал, либо она перестала слышать.
– Не трогайте ее, – сказал кто-то.
«Нет, не трогайте», – мелькнула мысль.
– Это от недостатка кислорода, – услышала она собственный голос, – помогите мне подняться, и я буду в порядке.
Почему она это сказала? Или, может, только подумала?
– Баклажаны, – произнесла она. – Добудьте баклажаны.
Она и сама не знала, просила ли купить их или же имела в виду женщин-регулировщиц, которых на парижском жаргоне называли «баклажанками». Затем пара женских рук набросила на нее одеяло, и началась ожесточенная галльская перепалка насчет того, что делать дальше. «Кто-нибудь записал номер?» – хотела спросить она. Слишком она оказалась для этого сонная, и потом ей не хватало кислорода: при падении весь дух из нее вышибло. Перед ее мысленным взором мелькнули подстреленные птицы, каких она видела в России в деревне, – они беспомощно хлопали крыльями по земле, дожидаясь, когда собаки прикончат их. «Генерал, – пронеслось у нее в голове, – получили ли вы мое второе письмо?» Уже впадая в забытье, она мысленно умоляла генерала прочесть его и откликнуться на зов. «Генерал, прочтите мое второе письмо».
Она написала его неделю назад в момент отчаяния. И бросила в почтовый ящик во второй такой момент.
Глава 7
В районе Пэддингтонского вокзала есть скверы, окруженные домами Викторианской эпохи, снаружи такими ослепительно белыми, словно люксовые лайнеры, а внутри – мрачными, как могилы. Уэстбурн-террейс в то субботнее утро сверкала вот такой белизной, но дорога для обслуги, ведущая к дому, где жил Владимир, была с одной стороны завалена старыми матрацами, а с другой – перегорожена, словно пограничным барьером, сломанной шваброй.
– Благодарю вас, я здесь выйду, – вежливо произнес Смайли и расплатился с таксистом у матрацев.
Он приехал сюда прямо из Хэмпстеда, и у него ломило колени. Таксист оказался греком и всю дорогу читал ему лекцию про Кипр, а он из любезности сидел, скрючившись, на откидном сиденье, чтобы сквозь шум мотора лучше слышать, что тот говорит. «Надо было нам лучше заботиться о вас, Владимир», – подумал он, глядя на грязные тротуары, на висящее на балконах жалкое белье. Цирку следовало бы с большим уважением относиться к своему агенту-посреднику.
«Речь идет о Песочнике, – вспомнил он. – Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Он шел медленно, зная, что ранним утром лучше выходить из здания, чем входить в него. На автобусной остановке стояла небольшая очередь. Проехал молочник, за ним – разносчик газет. Эскадрон поселившихся на земле чаек изящно ковырялся в переполненных мусорных баках. Если чайки перебрались в города, мелькнуло в голове у Смайли, не переберутся ли голуби на море? Переходя через дорогу, он увидел мотоциклиста на машине с черной коляской, который как раз припарковывал свой похожий на служебный мотоцикл в сотне ярдов впереди. Что-то в том, как держался парень, напомнило Смайли высокого посыльного, который доставил ключи от конспиративной квартиры, – такая же выправка, заметная даже на расстоянии, такая же, почти как у военных, уважительная настороженность.
Темный вход меж двух колонн делали еще мрачнее менявшие листву каштаны, драная кошка испуганно поглядела на Смайли. Звонок оказался самый верхний из тридцати, но Смайли не стал на него нажимать – он толкнул двойные двери, и они легко распахнулись; за ними открылся такой же темный коридор, выкрашенный, дабы противостоять любителям делать надписи, очень блестящей краской, и такая же темная лестница, выстланная линолеумом и скрипевшая, как больничная каталка. Смайли все это помнил. Ничто не изменилось и теперь уже не изменится. Выключателя не было, и на лестнице, по мере того как он поднимался, становилось все темнее. «Почему убийцы Владимира не взяли у него ключей? – подивился Смайли, чувствуя, как они при каждом шаге ударяют его по ляжке. – Возможно, ключи им не требовались. Возможно, они уже сделали себе собственные». Он добрался до площадки и с трудом протиснулся мимо шикарной детской коляски. Он услышал вой собаки, утренние известия по-немецки и звук воды, спускаемой в общем туалете. Услышал, как ребенок закричал на мать, звук пощечины и голос отца, прикрикнувшего на ребенка. «Передайте Максу, что речь идет о Песочнике». Пахло карри, дешевым жиром, на котором что-то жарили, и дезинфектантом. Пахло скоплением большого количества небогатых людей на слишком малом пространстве. Это Смайли тоже помнил. Ничто не изменилось.
«Относись мы к нему лучше, ничего бы не произошло, – вернулся к своим думам Смайли. – Тех, кем пренебрегают, легче убить», – думал он, неведомо для себя смыкаясь в этом с Остраковой. Он помнил тот день, когда они привезли сюда генерала, – Смайли выступал в качестве викария, Тоби Эстерхейзи – в качестве почтальона. Они поехали в Хитроу с Тоби, главным умельцем, хлебнувшим водички во всех океанах, как он о себе говорил, встречать Владимира. Тоби вел машину, и они мчались со скоростью ветра, но все равно чуть не опоздали. Самолет уже приземлился. Они бегом рванули к барьеру и обнаружили Владимира в коридоре прибытия – он стоял неподвижный как скала, седой и величественный, а мимо текла толпа крестьян. Смайли вспомнил, как они торжественно обнялись. «Макс, дружище, неужели это действительно вы?» – «Я, Владимир, нас снова соединили». Смайли вспомнил, как Тоби провел их широкими коридорами позади Иммиграционной службы, потому что французская полиция, разозлившись, отобрала у старика все документы, прежде чем вышвырнуть из страны. Он вспомнил, как они обедали «У Скотта» втроем, и старик так разволновался, что даже ничего не пил, зато строил грандиозные планы на будущее, которого, как все они хорошо знали, у него не будет. «Снова займемся Москвой, Макс. Может, даже удастся зацепить Песочника». На другой день они отправились искать квартиру. «Просто покажем вам несколько вариантов, генерал», – пояснил Тоби Эстерхейзи. Случилось это в Рождество, и годовой бюджет на расквартирование был исчерпан. Смайли обратился в Финансовый отдел Цирка. Уговаривал Лейкона и министерство финансов отпустить дополнительные средства, но тщетно. «Пусть немножко вкусит реальности, это опустит его на землю, – заявил тогда Лейкон. – Используйте свое влияние на него, Джордж. Вы же для этого к нему и приставлены». Первую дозу реальности генерал вкусил, поселившись в одной квартире со шлюхой в Кенсингтоне; второе его жилище выходило на сортировочную станцию вокзала Ватерлоо. Уэстбурн-террейс стало уже третьим жилищем, и, когда они со скрипом поднимались по этим же ступеням – с Тоби впереди, – старик вдруг остановился, откинул свою крупную голову и театрально сморщил нос.
«Ах, значит, если я проголодаюсь, достаточно будет выйти в коридор, понюхать, и голода как не бывало! – сливая слова, объявил он по-французски. – Так что я неделями могу не есть!»
К тому времени даже Владимир уже понял, что они окончательно расстаются с ним.
Смайли вернулся в настоящее. На следующей площадке – любители музыки, отметил он и продолжал свое одинокое восхождение. Из-за одной двери неслась рок-музыка, запущенная на полную мощность, из-за другой – Сибелиус и запах бекона. Выглянув в окно, Смайли увидел двоих, слонявшихся среди каштанов, – их там не было, когда он приехал. Это группа, решил он. Часть группы занимается наблюдением, остальные идут внутрь. Но вот чья это группа – уже другой вопрос. Направленная Москвой? Старшим инспектором? Солом Эндерби? Немного дальше высокий мотоциклист, развернув малоформатную газету, читал ее, сидя на своей машине.
Рядом со Смайли открылась дверь, и на площадку вышла пожилая женщина в халате, с кошкой на плече. На него пахнуло винным перегаром еще прежде, чем она обратилась к нему.
– Собираетесь нас обокрасть, милейший? – поинтересовалась она.
– Вряд ли, – ответил, рассмеявшись, Смайли. – Просто иду в гости.
– А все-таки приятно, когда пытаются понять, кто ты, верно, милейший? – добавила она.
– Безусловно, – вежливо ответил Смайли.
