Весь Карл Май в одном томе (СИ) - Май Карл Фридрих
Он бросил взгляд на печать, вынул трубку изо рта, сложил ладони на груди, склонился и произнес раболепным тоном:
— Господин, все благо, что посылает Аллах. Я перевезу вас и получу за это двадцать палок. Да благословит Аллах падишаха и детей его детей!
Так заведено «там, в Турции»! Но я не был турком; я достал двадцать пиастров, дал ему и сказал:
— Я простил тебе эти удары, ведь твои лета вызывают сострадание. Река разлилась; переправа через нее трудна и опасна; пожалуй, ты вправе брать плату чуть выше обычной. Только не завышай ее так сильно.
Он не решался брать деньги и молчаливо смотрел на меня, широко открыв рот.
— Ну что, мне снова убрать деньги? — спросил я его.
Тут к нему вернулась способность двигаться. Он подскочил ко мне, вырвал деньги из руки и закричал:
— Как? Что? Ты все же платишь, хотя пребываешь под защитой султана и его верховного везира?
— Разве люди, имеющие таких покровителей, не вправе быть кроткими и справедливыми?
— О господин, о ага [1192], о эфенди, о эмир, они обычно не таковы! А вот в твоих глазах сияет доброта, в твоих словах звучит милосердие. Да благословит Аллах тебя самого, твоих предков и пращуров, а также твоих детей и правнуков всех твоих потомков! Да, подобную милость нам редко оказывают, хотя мы едим черствый, да еще и скудный хлеб.
— Но ведь там, на другом берегу реки, трудится много людей. Наверное, ты зарабатываешь больше, чем прежде, когда рабочих здесь не было.
— Меньше я зарабатываю, гораздо меньше, ведь те люди соорудили вверх по течению другой паром, с большой лодкой. Заработок у меня, конечно, сильно упал, а вот арендная плата осталась та же самая.
— А сейчас, в наводнение, люди тоже отваживаются переплывать через реку?
— Сегодня никто не рискует, ведь это очень опасное дело; в такую погоду гребцов должно быть вдвое больше.
— И все-таки сегодня ты перевез нескольких человек. Были у тебя на пароме пять всадников, двое из которых сидели на пегих лошадях?
— Да, господин. Один, похоже, ранен. Они пришли со стороны постоялого двора, что там наверху; там они ненадолго останавливались.
Он указал на беленый дом, уже упомянутый мной.
— Давно ты их видел?
— Пожалуй, более двух часов назад. Лучше бы я их не видел!
— Почему?
— Потому что они меня обманули. Когда мы причалили к тому берегу и я потребовал плату за проезд, то получил удары плетью вместо денег. До этого они мне кое-что поручили, только я не стал, конечно, это выполнять. Кто мне не платит, тому я не оказываю никакой любезности.
— Могу я узнать, что это за поручение?
— С удовольствием. Мне надо было кое-что передать тому человеку, который недавно остановился неподалеку от вас, а потом спешился возле постоялого двора.
— Ты его знаешь, да?
— Да, кто же не знает портного.
— Он и впрямь портной?
— Говорят, да, но только я не знаю ни одного из здешних жителей, которому он сшил бы хоть какую-то одежду.
— Гм! Что же надо было передать ему?
— Пусть он поторапливается; его будут ждать только до утра.
Где? Этого он не знал, и вообще из пяти всадников узнал только бывшего сборщика налогов в Ускюбе; тот мучил людей до крови. «Да наградит Аллах его тело тысячей недугов, а душу — десятью тысячами болезней», — добавил он.
Он хотел продолжать свой рассказ, но внезапно отвернулся, так как что-то другое привлекло его внимание. Из постоялого двора вышли двое мужчин; каждый из них нес по два весла. Они подошли к реке и зашагали вверх по течению.
— О Аллах! — воскликнул паромщик. — Неужели эти безумцы рискнут переправиться через реку на лодке?
— Где находится лодка?
— Там, вверху, где на берегу сидит женщина. Ты не видишь ее, потому что она скрывается за ивняком.
Оба мужчины подошли туда, где находилась лодка, перекинулись несколькими словами с женщиной и скрылись в зарослях.
— Да, — сказал старик, — они рискнут. Ладно, если Аллах охранит их, им это удастся. Но только перевозить они наверняка никого не будут, да и их пассажиру пришлось бы платить много денег. У меня бы это стоило дешевле.
— Женщина им заплатит.
Я сказал это, увидев, как женщина скрылась в зарослях; значит, она села в лодку. Старик покачал головой и ответил:
— У нее нет ни единого гроша. Она работает на той стороне и плывет даром. Эта женщина сидела там, наверху, с раннего утра, однако туда никто не плыл. Что это? Этот портной…
Пока старик рассказывал, из дома вышел Суэф и вскочил в седло. Покосившись на нас, он поскакал туда, где находилась лодка. Там он спешился.
— Аллах иль Аллах! Портной садится в лодку! — воскликнул старик. — Пусть смотрит в оба, чтобы не наглотаться воды. Я знаю, что он человек бедный; его везут за четверть пиастра, а то и вообще задаром. Почему он не пошел ко мне!
Я не счел нужным разъяснять старику резон, которым руководился Суэф. Тот догадался о наших планах и, наверное, посчитал, что на лодке быстрее доберется до другого берега, чем мы на тяжелом и неуклюжем пароме. Если он тут же вскочит в седло и помчится галопом, то может скрыться из наших глаз. Он не думал, конечно, о следах, которые оставит.
Тем временем примчались Халеф и Оско.
— Сиди, этот мошенник переправляется на лодке, — доложил хаджи. — Он предложил тридцать пиастров, если его доставят на тот берег.
— Еще что-нибудь узнали?
— Да, но не много. Когда мы вошли, он говорил с хозяином о пяти всадниках. Хотя он дал хозяину знак, заставляя его молчать, тот не стал обрывать разговор на полуслове и закончил фразу, так что мы ее услышали.
— И что же вы услышали?
— Что эти пятеро будут ждать портного в Треска-Конаке.
— Где находится это место?
— Я не знаю, а спрашивать у хозяина мы тоже не могли. Очевидно, он заодно с портным.
— Потом они ни о чем не говорили?
— Только о переправе.
— Так, чтобы вы слышали об этом?
— Да. Этот Суэф смотрел на нас прямо-таки со злорадством. Казалось, ему доставляет удовольствие злить нас. Мне больше всего хотелось отхлестать его плеткой. Он думает, что быстрее переберется на тот берег, чем мы.
— Вы ему ничего не говорили?
— Ни слова.
— Это хорошо. Смотри, он действительно поднимается в лодку и ведет за собой лошадь, держа ее под уздцы, так что эта кляча сейчас поплывет на тот берег. Пожалуй, она вряд ли выдержит.
— Ох, сиди, вчера, во время поездки, я внимательно следил за этой лошадью. Она куда лучше, чем выглядит. Эта лошадь — настоящий шайтан во плоти.
— Ладно, вопреки всему, что произошло, мне было бы жаль, если бы с ними случилось несчастье; особенно жаль женщину, которая села с ними в лодку. Что ж, переправляемся, и как можно быстрее. Вперед!
Этот призыв относился к паромщикам.
Старик как раз вытряхнул трубку и достал кисет, чтобы снова набить ее. Не обращая внимания на мой приказ, он спокойно продолжал начатую работу.
— Ты слышал? — спросил я его. — Положи трубку! Можно хоть раз обойтись без курева?
— Нет, господин, — любезно ответил он. — Без чубука я не могу работать; от него я не откажусь. Так я жил, так все и останется до моей последней поездки.
— Я хочу добраться до того берега быстрее, чем лодка!
— Не волнуйся напрасно, господин. Лодка, наверное, вообще туда не попадет.
Старик спокойно набил трубку и голой рукой достал уголек из костра, тлевшего на нескольких сдвинутых вместе камнях и разведенного только для того, чтобы разжигать трубку. Сделав несколько затяжек, он крикнул тоном генерал-фельдмаршала:
— Подъем! За дело, храбрецы! Отработаем пиастры, которые мы получили!
В этот момент мы увидели, как из зарослей ивняка вырвалась лодка. Впереди сидела женщина; посредине — оба гребца, напрягавшие все свои силы; позади восседал на корточках Суэф, державший в руках узду. Голова лошади вздымалась над водой. Руля у лодки не было.
Когда Суэф заметил нас, он поднял руку и сделал насмешливый жест. Если бы лодка всю дорогу плыла так же быстро, как и поначалу, то она, конечно, достигла бы того берега скорее, чем мы — середины реки, ведь трое подручных нашего славного помощника, казалось, вообще не имели суставов. Они с удивительной осторожностью отвязали цепь, державшую паром, взяли шесты и принялись шуровать ими в воде так, будто искали булавки на дне реки. К сожалению, наши лошади были не приучены к подобной переправе. Нам пришлось оставаться в седле, чтобы их успокоить, иначе бы я велел моим спутникам самим взяться за дело.
