Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Он познакомил меня с Джоном Дэном, который, по-видимому, был рад встретить человека своей расы. Я спросил о цели их посещения, и Дэн пустился объяснять, что накануне вечером капитан Уомелей, начальник пограничного отряда в Натале, послал его сюда, чтобы он попытался примирить враждующие партии. Он заговорил о мире с одним из братьев Умбелази, но тот высмеял его и заявил, что они достаточно сильны, чтобы справиться с узуту, то есть партией Сетевайо. Тогда Дэн предложил переправить ночью через брод реки Тугелы женщин, детей и скот в Наталь, где они будут в безопасности. Брат Умбелази и слышать не хотел об этом. Сам же Умбелази в это время отсутствовал — искал помощи у правительства Наталя. Так Дэн ничего и не смог сделать.
— Какой набитый дурак! — сказал я громко по-английски. — Не можете ли вы повлиять на Умбелази и хотя бы сейчас переправить через реку женщин и детей?
— Боюсь, теперь уже поздно, мистер Квотермейн, — ответил он. — Узуту наступают. Смотрите сами, — он подал мне подзорную трубу.
Я влез на большой камень и вгляделся в расстилавшуюся передо мной равнину. Туманная даль казалась черной от наступающих войск. Расстояние не мешало рассмотреть, что шли они медленно большим полумесяцем. Фланги напоминали тонкие рога месяца, а центр казался плотной, широкой массой. Вырвавшийся из-за туч луч солнца сверкнул на их копьях. На мой взгляд, их было двадцать — тридцать тысяч.
— Да, они идут, — резюмировал я, слезая с камня. — Что вы намерены сделать, мистер Дэн?
— Повиноваться приказу и постараться обеспечить примирение, если найду кого-либо, кто захочет мириться, а если нет… ну, тогда придется сражаться, вероятно. А вы, мистер Квотермейн?
— Повинуясь приказу, останусь здесь. Если только, — прибавил я с сомнением, — эти амавомбы не закусят удила и не удерут со мной.
— Насколько я знаю зулусов, они удерут до наступления ночи, мистер Квотермейн. Но почему бы вам не сесть на коня и не уехать со мной?
— Я обещал остаться, — сердито проворчал я.
Я сам понимал, что мне здесь не место. Я посмотрел на дикарей вокруг меня, зловеще сжимавших свои копья, представил тысячи дикарей, наступающих на нас, и душа моя ушла в пятки.
— Отлично, мистер Квотермейн, вам виднее, что вам надлежит делать, надеюсь, вы выйдете невредимым из всей этой передряги.
— Желаю вам того же самого! — ответил я.
Джон Дэн повернулся, и я слышал, как он спросил Умбелази, известно ли ему что-нибудь о передвижении узуту и об их плане битвы.
Умбелази ответил, пожав плечами:
— Пока ничего не знаю, но несомненно узнаю многое прежде, чем солнце поднимется над горизонтом.
Вдруг порывом ветра сорвало с головного обруча Умбелази страусовое перо. Шепот ужаса пронесся по радам. Дурное предзнаменование!
Перо мягко упало к ногам Садуко. Он поднял его и воткнул обратно в обруч Умбелази, проговорив:
— Да удастся мне, о королевич, возложить корону на голову сына Панды, избранного судьбой.
Эта ловкая речь разрядила общее уныние и вызвала радостные крики, а Умбелази кивком головы и улыбкой поблагодарил Садуко за находчивость. Я же обратил внимание на то, что Садуко не упомянул имени «сына Панды, избранного судьбой» и на чью голову он надеялся возложить корону. Панда же имел много сыновей, и этот день должен был показать, кого из них избрала судьба.
Джон Дэн и сопровождавшие его отряды отбыли, чтобы попытаться склонить к миру наступавших узуту. Умбелази, Садуко с конвоем отбыли тоже к главному корпусу войска изигкозов, занявшему позицию слева от нас. «Сидя на своих копьях», как говорят туземцы, они ждали атаки. Я остался один с амавомбами.
Я заставил себя выпить кофе, сваренный для меня Скаулем, и проглотить что-нибудь съестное, но, честно говоря, не помню более невеселого завтрака, чем этот. Я был уверен, что это последний день моей жизни. Больше всего меня удручало то, что я умру один среди дикарей. Ни одного белого лица! О, как я сердился на себя, что влез в это страшное дело! Уж лучше бы я нарушил слово, данное Панде, и уехал с Джоном Дэном, когда он звал меня.
Но вскоре я забыл эти мрачные размышления, следя за развитием событий с вершины сопки. С нее открывался великолепный вид на все поле битвы. Вскоре ко мне присоединился старик Мапута. Я спросил его, как он думает, придется ли ему сегодня вступить в бой.
— Думаю, придется, — весело ответил он. — Мне кажется, узуту не слишком превосходят количеством изигкозов, ты же знаешь, Панда приказал помочь Умбелази в опасности. Подбодрись, Макумазан. Я уверен, что еще сегодня ты увидишь наши копья, обагренные кровью. Тебе не придется рассказывать белым, что амавомбы трусы, которых ты плетками не мог погнать в бой. Нет, нет, Макумазан. Я думал, что мне, старику, придется умереть дома, как корове, но судьба благоволит ко мне сегодня, и я увижу еще одно большое сражение — мое двадцатое сражение. С этими самыми амавомбами я сражался во всех крупных битвах Лютого владыки, а также за Панду против Дингана.
— Может быть, это будет твое последнее сражение, — сказал я.
— Полагаю, что так, Макумазан. Какое это имеет значение? И мне, и всему королевскому полку уготована такая славная смерть! О ней будут говорить внуки и правнуки. О, развеселись, Макумазан! Судьба и тебе дает возможность сражаться. Ибо знай, Макумазан, что мы, жалкие черные солдаты, ожидаем, что ты покажешь нам сегодня, как нужно сражаться, а если нужно, то и умереть.
— Так вот что вы, зулусы, называете «давать советы»? — усмехнулся невесело я.
Но Мапута не слышал меня. Он схватил меня за руку и указал вперед, где фланг огромной армии узуту быстро двигался вперед тонкой, длинной линией, сверкавшей копьями. Движущиеся ноги и руки воинов придавали им вид пауков с туловищами из больших боевых щитов.
— Ты понимаешь их план? — спросил Мапута. — Они хотят окружить Умбелази, отрезать ему путь боковыми флангами, а затем атаковать главными силами. Один фланг пройдет между нашей позицией и правым флангом изигкозов. О, проснись, проснись, Умбелази! Или ты спишь в хижине с Маминой? Развяжи свое копье, сын короля, и вперед на врага! Смотри! — продолжал он. — Сын Дэна начинает битву. Не говорил ли я, что белые люди нам покажут, как нужно сражаться? Загляни в свою трубу, Макумазан, и расскажи мне, что происходит.
Подзорная труба, оставленная мне Джоном Дэном, была хотя и небольшая, но хорошая. Я увидел все довольно ясно. Джон Дэн верхом на лошади подъехал почти к конечной точке левого фланга узуту, размахивая белым платком. За ним следовал небольшой отряд натальских кафров. Вдруг откуда-то из рядов узуту поднялось облачко дыма. В Дэна кто-то выстрелил.
