Сборник - В исключительных обстоятельствах 1986
Пара сапог недошитых, продажа мастерской — вот что помогало защищаться от японцев. Некоторое время, конечно. Но и некоторое время истекло. Сколько можно шить сапоги!
День, еще день… Он упорно ждал откровения японцев. Проговорятся ведь когда-нибудь или сведут с человеком, знающим маршрут «поездки». Наконец, выболтают секрет друзья Кислицына или молодчики Радзаевского. Должна приоткрыться завеса, за которой удастся увидеть тропинку к дому.
Он знал о группе Радзаевского, завершающей подготовку к акции на левом берегу, и соединял эту акцию со своим отъездом. Предварительную информацию Поярков уже отправил, но точных сведений о дате переброски группы не имел. Не знал и маршрута.
Если его включат в группу, то встреча диверсантов будет осложнена. Не исключена случайность, в результате которой придется расстаться с жизнью не только молодчикам Радзаевского. А сожалением, которое потом последует, увы, не изменить печального итога.
Японцы не проговаривались. Кислицын и Радзаевский делали вид, будто диверсионная школа не имеет к ним никакого отношения. Да и вообще, существует ли на свете такая школа? Эмигранты не занимаются диверсиями.
«Некоторое» время истекло. В субботу утром Пояркову напомнили о приближении срока отъезда и приказали свернуть дело на Биржевой улице.
«Сегодня вечером вывеска должна быть снята. С заказчиками произведен полный расчет, с кредиторами, если они существуют, тоже. Для друзей, хозяйки квартиры, заказчиков — он переезжает в Дайрен. В Харбин больше не вернется. Отъезд завтра. Быть готовым к двенадцати дня!»
В его распоряжении был вечер. Один вечер. Японцы уже не успеют проговориться, если даже и захотят это сделать. Люди Кислицына и Радзаевского не собираются проговариваться. Все двери закрыты. Стучать бесполезно.
А стучать надо. Он вспомнил про Катю. Нет, о ней он думал постоянно. Вспомнил, что Катя близка к тому миру, где хранятся и творятся тайны. Она может что-то знать, что-то случайное, не представляющее для нее никакой ценности, но необходимое ему, Пояркову. Необходимое в эту минуту. Он решил искать Катю. Это была непростая задача. В «Бомонд» заявиться нельзя. Теперь нельзя. Его сразу заметят и тотчас доложат шефу. Тот допросит официантку, поинтересуется содержанием беседы с Сунгарийцем. А беседа предполагается не совсем обычная.
Он дождался закрытия ресторана и встретил Катю у извозчичьей биржи: ей надежнее всего было возвращаться в поздний час домой на пролетке. Она действительно пришла, но не одна, а в сопровождении японца. Не того, который беседовал с Поярковым в фанзе Веселого Фына, другого, незнакомого Пояркову, довольно высокого и стройного, одетого в отлично сидящую на нем черную пару. Он держал Катю под руку.
Это было неприятно. Во многих отношениях неприятно. Срывалась встреча, на которую возлагал немало надежд Поярков. Около Кати оказался человек, охранявший ее в этот вечер, а может, и постоянно. Наконец, это был мужчина. Поярков ясно ощутил прилив ревнивого чувства. Да, конечно, он не имел никаких прав на Катю, вообще не имел никаких прав на все, что было связано с другим миром. Но обида, однако, родилась…
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Поярков пошел следом за официанткой и ее провожатым. Они сели в пролетку. Он тоже взял извозчика и велел ему ехать в том же направлении, но соблюдая дистанцию и не выпуская пару из виду.
Извозчик был тертый калач, он понял, что нужно Пояркову, сказал:
— Скучное это дело. Привезу вас куда надо, а вы уж там сами устраивайтесь.
Он свернул в боковую улочку и погнал лошадь.
Поярков усомнился в сообразительности извозчика и обругал его в душе, но подчинился. Не первый год небось стоит у ресторана, знает и обслугу и посетителей. И куда везти — тоже знает.
Своей, ему одному известной дорогой извозчик добрался до Садовой улицы и здесь, свернув в один из переулков, остановил пролетку.
— Вот тут… Шагов сорок всего пройти. Серый дом с белыми ставнями. Первое крыльцо от края…
Поярков не стал спрашивать, что за дом и почему именно с первого крыльца в него надо войти. Теперь уже смешно было что-то выяснять. Поступай, как велят
Он расплатился и отпустил извозчика.
Переулок был довольно глуховат, хотя и находился рядом с большой улицей, весьма людной днем. Дома закрыты, свет погашен, ставни сдвинуты. Два ряда осин вдоль тротуаров затеняли переулок, и он казался сейчас, ночью, совсем темным.
Поярков прошел вдоль фасада серого дома, огляделся, подумал: «А что, если Катя не здесь живет? Проторчу до утра несолоно хлебавши. Надо было не отпускать извозчика. Подождал бы за углом и в случае чего отвез бы назад».
Опасения оказались напрасными. Минут через двадцать послышался стук подков на Садовой — ночь была тихая и чуткая — и в переулок свернула пролетка.
В пролетке был один пассажир всего лишь. Катя. Удивительные вещи происходили последнее время. Непонятные и необъяснимые. Логика начисто отсутствовала. Японец исчез.
Заслоненный деревом, Поярков подождал, пока Катя сойдет с пролетки и окажется одна перед домом — извозчик, освободившись, сразу повернул и скрылся за углом на Садовой
Лучше всего было окликнуть Катю, но он побоялся, что она, испугавшись, шмыгнет в парадное и защелкнет замок. Тогда ее не выманишь на улицу, да и неудобно через дверь вести разговор — всполошатся хозяева. Он вышел из своего укрытия и направился к крыльцу — около дома светлее и можно разглядеть человека. Узнать его. Он надеялся, что Катя узнает.
Она, верно, узнала. Обрадовалась даже:
— Борис Владимирович! А я ждала вас в «Бомонде» — Она протянула ему обе руки.
— Там слишком людно, — объяснил Поярков свое появление у ее дома. — И слишком много желающих увидеть меня.
Он взял ее руки, пожал горячо, оставил в своих ладонях.
— Кроме меня? — игриво спросила Катя. Она не хотела всерьез принимать его намек на слежку. Не нужно ей, видимо, было это.
— Кроме вас.
Катя высвободила свои руки из плена, хотя он и был ей приятен, и сказала с деланной обидой:
— Вы боитесь, что нас примут за влюбленных?
— Не боюсь… Нас просто не примут за влюбленных.
— Ах, да! Вы постараетесь показать свое равнодушие Вы это умеете делать.
— Не умею, — признался он и вздохнул.
— Боже! Какая искренность…
Рука ее неожиданно, как тогда в ресторане, коснулась его виска и ласково прошлась по волнистым волосам.
— Я-то искренен…
— Упрек?
— Нет. Сравнение.
Она убрала руку и сказала строго:
— Я не могу быть искренней… Не имею права.
— Даже в чувствах?
