Елена Горелик - Земля мёртвых душ
Я и не заметила, как выпила тёплый яблочный компот. Кружка показала блестящее тёмное дно, а в голову пришла мысль, показавшаяся мне здравой. Лучше как следует запомнить этих двоих — мага и ведьмака — чтобы у Восточных Врат уже точно выяснять, с кем нас столкнула судьба. Нужно обязательно связаться с Игорем, заклинание вроде ещё помню. И — потихонечку показать незнакомца Дойлену. Не может быть, чтобы он, прекрасно разбирающийся в местных реалиях, чего-нибудь не придумал.
— Кого-то углядела?
Вот. И после этого колдуны смеют уверять простодушных, что не умеют читать мысли. Совсем-совсем. Дойлен смотрел на меня… я бы сказала — настороженно.
— Вон тот, стриженый, — шепнула я ему. Хотя, "шепнула" в условиях переполненного людьми трактира — это сильно сказано. Чуть не прокричала ему в ухо. — Осторожнее, не привлекай внимания.
Теперь настороженного взгляда удостоился незнакомец. Дойлен моментально оценил его и помрачнел.
— После поговорим, — сказал он. — Не здесь.
Ужин, к моей несказанной радости, был быстро свёрнут. Мы вернулись в ставший таким уютным фургон, загнали мальчишек спать, а сами пошли на бережок, развели костерок, прикрылись сферой тишины и наконец смогли спокойно поговорить.
— Что скажешь о том стриженом? — тут же поинтересовалась я. Женщине всегда интересно, что один мужчина думает о другом.
— Он не наш, — сразу сказал Дойлен, подбросив в костёр пучок берёзовых веток. — Воин, это видно, но — не наш воин. Меч для него чужое оружие… Помнится, твой земляк что-то такое говорил насчёт необычного ведьмака. Думаешь, это он?
— Не знаю, — я пожала плечами. — Но проверить стоит. Может, мне тихонечко проследить за ним, пока мы здесь?
— Не советую.
— Почему?
— Опасный тип. Такой сперва убьёт, а потом будет разбираться.
— А если я притворюсь… ну, будто у меня к нему чисто женский интерес?
— Нет.
От того, как это было сказано, меня мороз чуть не до костей пробрал. В этом "нет" я услышала железную решимость пресечь любую мою попытку пойти наперекор, пусть даже на словах. А взгляд… Взрывоопасная смесь холодного гнева и страха за мою непутёвую персону.
— Нет, — уже мягче повторил Дойлен, заметив, как я побледнела. — Я не знаю, тот ли это человек, но всё равно он опасен. Ты же умная баба, не рискуй так…бессмысленно.
— Ты прав, — еле слышно сказала я. — Нам нельзя так рисковать.
Весело потрескивали ветки, поедаемые огнём. С Днепра тянуло сыростью, слышался плеск холодных волн о деревянные сваи причалов. Подала голос побеспокоенная кем-то лошадь, рядом слышались негромкие голоса — переговаривались двое слуг, перемывая косточки хозяину… На какой-то неуловимый миг мне показалось, что этот вечер не закончится никогда. И — вот честное слово — не возникло никакого сожаления по этому поводу. Захотелось до самого конца времён вот так сидеть у костра, смотреть то на пляшущие язычки пламени, то на мужчину, ставшего мне другом. Пожалуй, единственным настоящим другом за всю мою жизнь. Всё было — и любовь, и семья, и враги, и приятельницы, а вот друга, такого, чтоб "с ним в разведку" — не было. Ясно, что он видит ситуацию иначе, по-другому и быть не может, но я спокойно могу доверить ему свою жизнь, а это дорогого стоит.
Я едва заметно улыбалась, глядя поверх костра на мужчину, который, задумавшись о чём-то, смотрел на меня.
Пусть этот вечер не заканчивается никогда…
9Бабье лето в этом году не пришло.
Когда настал наш черёд вкатывать фургоны на выделенные от казённых щедрот плашкоуты, тучи, вылившие на землю весь свой многодневный запас, разбрелись, но выглянувшее солнышко совсем не радовало. Стало так холодно, что мы достали из походных сундучков меховые вещи. А ведь вторая половина октября на дворе… Сами плашкоуты — чудо местной техники и шизофрении законов. За использование силы ветра помните, что полагается? Вот то-то и оно. Потому эти сооружения больше всего напоминали гребные баржи без малейшего намёка на мачту и парус. На вёслах сидели каторжники и купленные на рынке рабы. Пять фургонов с людьми, лошадьми и припасами на судно — вот максимум его грузоподъёмности. Как по мне, дичайшая растрата человеческого ресурса. Для местных — в порядке вещей. Неудивительно, что их экономика находится в неприличном месте: там, где можно было бы обойтись командой в полтора десятка человек и за счёт этого увеличить грузоподъёмность корабля в полтора раза, они посадили на вёсла сорок гребцов, приставили к ним двух надсмотрщиков и барабанщика, да ещё дюжина солдат присутствует на случай бунта. Солдаты, ясное дело, никакой полезной работой не загружены, если не считать дежурства на гребной палубе. Я не говорю о рулевом и капитане, эти как раз тут нужны. Но в итоге получаем вместо двух десятков полезных людей сорок озлобленных на всё и вся рабов, двух ублюдков с плетьми, одного на барабане и двенадцать дармоедов в низкокачественных железках. Кэп, рулевой и трое сменщиков. Итого шестьдесят человек. Втрое больше, чем было бы с парусом. Всех надо кормить, некоторым платить, а некоторым из некоторых — ещё и немало платить… Половина серебрушки с носа за проезд до точки сбора — даже по здешним меркам обдираловка, а ещё за провоз лошадей плати, за место для фургона плати, капитану подарок сделай, да ещё не смей слова плохого сказать, не то будешь до самой гавани лопать одну гороховую болтанку.
Мне даже злиться уже не хотелось. Местный сервис был снисходителен только к тем, кто платил не медью и много. Складывалось странное впечатление, будто трактирщики и владельцы транспортной системы знают, что колдуны уже не вернутся, и дерут три шкуры напоследок. Мы с Дойленом, подсчитав свои денежные ресурсы, поняли, что их хватит ровно до Восточных Врат. На что потом мы будем жить в столице, неизвестно. Мы учли и наши заначки — у меня два золотых, зашитые в одежду, у Дойлена четыре — и взлетевшие до небес расценки. Не стали прикидывать только разнообразные неожиданности, всего не предусмотришь. Сошлись на том, что пустим в ход прихваченные из дому драгоценности. Дойлен таинственно усмехался, обещая, что как раз в столице нам будет полегче, чем у Восточных Врат. Подробностей не разглашал, но обнадёжил, и капитану плашкоута заплатил сполна.
Здешний Днепр и ниже порогов отличался от нашего. Знаменитые днепровские плавни, затопленные у нас Каховским водохранилищем, предстали во всей красе. Река южнее Хортицы растекалась несколькими широкими протоками, поросшими камышом. В береговых зарослях иногда слышался треск: отъевшиеся к осени кабаны спускались к водопою. Птица, почуяв дыхание зимы, эмигрировала в тёплые края. Разве что пару раз за день над берегом замечали крестообразные силуэты крылатых хищников, высматривавших неосторожных зайцев… По вечерам гребная флотилия приставала к берегу. Дойлен был удивлён, когда услышал слова капитана: мол, приказано гребцов хорошо кормить и давать отдых. Обычно рабов не жалели… Кто из пассажиров желал, мог устроиться на ночлег на берегу. Но существовал риск, что поутру кораблик уйдёт без проспавших, потому этой возможностью не злоупотребляли. Наши дома на колёсах — фургоны — надёжно укрепили на палубе, и они превратились в каюты. Время от времени на правом берегу попадались деревеньки, там закупали продовольствие и овёс. Разумеется, тоже втридорога, все спешили заработать на Большом сборе. Продвигались мы не слишком быстро, от Запорожья до устья Днепра в моём мире больше двухсот километров, а здесь из-за подступающего ледникового периода уровень моря ниже, и река соответственно длиннее. Не удивлюсь, если Днепро-Бугского лимана нет вовсе, а устье обнаружится у Очакова.
