Виктор Вучетич - Следователь особого отдела
— Вас действительно так зовут? Документов при вас лет. Где документы?
— Потерял, — небрежно ответил Тарантаев.
— Ладно, — усмехнулся Дзукаев. — Пусть Сидоров. Вы, гражданин Сидоров, задержаны ночью среди заминированных развалин и, вопреки моему требованию, открыли огонь и произвели четыре выстрела из пистолета системы “вальтер”. Вот из этого. Второй обнаружен у вас в пиджачном кармане при обыске. Как объясните этот факт?
— Оружие нашел, его много валяется. Там и винтовки даже есть, могу показать… А стрелял? Чего стрелял — от испуга. Ночь темная, а тут: “Стой!”, “Руки вверх!” Поневоле стрельнешь.
— Что вы делали в развалинах?
— Искал себе нору. Разрушено все, а жить где-то надо.
— Давно живете в этой норе?
— Первую ночь всего.
— Раньше где жили?
— Где придется. Дома-то своего нет. Немцы сожгли.
— Ваш дом был в тех развалинах?
— Нет, я не местный.
— А откуда вы?
— Какая разница откуда? Где был — там нет. В России я живу — и весь сказ.
— Как попали в этот город? Когда?
— А вместе с наступающей Красной Армией.
— Значит, вы — военнослужащий?
— Нет.
— А кто же?
— Никто. Живу сам по себе. Справка была из военкомата, потерял вместе с документами. Разрешите попить, начальник?
Дзукаев кивнул Дубинскому, и тот налил полстакана воды. Тарантаев поднялся, болезненно охая и опираясь ладонями о колени, подошел к столу, выпил воду и поставил стакан. Снова косолапо, на подгибающихся ногах вернулся к табуретке. “Показывает, какие больные у него ноги”, — понял Дзукаев. Дубинский между тем вышел с пустым стаканом.
— У вас в “норе” найден немецкий радиопередатчик. Что можете сказать про него?
— Он там уже до меня был… Я ж говорю, случайно нору обнаружил… А мне он ни к чему, я и не знал, что это передатчик… — Тарантаев говорил медленно, с долгими паузами, явно тянул время.
— А вещмешок чей?
— Вещмешок? Какой? Этот? Не, не мой. Он тоже там был. Кто-то оставил. Я ни при чем.
Вошел Дубинский и утвердительно кивнул Дзукаеву.
— Ответьте, гражданин… Сидоров, как могли на передатчике, закрытом чехлом, оказаться отпечатки ваших пальцев? Специалист только что исследовал ваши отпечатки на стакане с водой… — Тарантаев при этих словах исподлобья метнул взгляд к графину, но стакана не обнаружил. — Да, да, — повторил Дзукаев, отметив этот взгляд, — на стакане. И установил их идентичность с теми, что обнаружены на передатчике, вот этих “вальтерах” и ваших часах. Вам надо объяснять, как это делается?.. Не надо? Тогда каким образом это могло произойти?
— Может, когда я дотрагивался до него. Любопытно было, что за штуковина.
— И до наушников?
— Может, и до них.
— А где они?
— Наверно, там где-нибудь, в подвале валяются.
— Вы прекрасно знаете, что они находятся в этом гнезде, смотрите, — Дзукаев открыл металлическую крышку коробки передатчика. — Видите? Значит, вы открывали рацию и все, что было в ящике, трогали пальцами? И даже не догадывались, что это передатчик?
— Там темно было. За что брался, не помню. И что это такое — не знаю.
— Ладно. В этом городе вы никогда раньше не жили и никого не знаете?
— Нет.
— А часы у вас откуда?
— С убитого снял.
— Совсем отлично! — Дзукаев увидел стоящего в дверях Колю, который делал ему какие-то знаки. — Товарищ следователь, — кивнул Дубинскому, — продолжайте допрос. — И вышел в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь.
— Что, Коля?
— Он это, дядя Ваня, — горячим шепотом быстро заговорил мальчик. — Он, когда пил, боком повернулся, и я его сразу узнал. Тарантай это. Вот и бабушка скажет.
— Узнали, Аграфена Павловна? — обернулся Дзукаев.
— Он, кровопиец, изверг проклятый… Я только голос услышала, поняла: он, мучитель… — она всхлипнула.
— Успокойтесь, не надо плакать. Видите, как нам с врагами приходится вежливо разговаривать? Надо всю правду выяснить, все узнать. Я бы и сам пристрелил его на месте, но не имею никакого права. От того, скажет он правду или нет, зависит жизнь многих наших бойцов, советских людей. Успокойтесь, а я вас потом позову.
Дзукаев вернулся и подошел к окну. Дубинский задал очередной вопрос:
— Значит, вы утверждаете, что только в этой “норе” ночевали, а других у вас не было?
— Нет, не было.
— Скажите, Сидоров, — спросил Дзукаев, — как вы считаете, в этом городе нет никого, кто мог бы подтвердить, что вы являетесь именно тем самым Сидоровым Сидором Ивановичем, за которого себя выдаете и уже целый час врете нам?
Тарантаев, отметил майор, после этих слов слегка изменился в лице. Глаза его забегали, он даже привстать хотел, обернуться, но расслабился и буркнул под нос:
— Раз вы не верите, ничего больше не скажу.
— И не говорите, — участливо вздохнул Дзукаев. — Военный трибунал тоже долго спрашивать не будет. Рацию у вас обнаружили, в советского офицера, это в меня, — он показал забинтованную левую руку, — стреляли, чего еще надо? Как считаете, товарищ следователь, — Дзукаев обернулся к Дубинскому, — достаточно?
— Думаю, вполне, товарищ старший следователь.
— Не имеете права! — хрипло выкрикнул Тарантаев. — Нет у вас никаких доказательств! Нарочно все выдумали, чтоб меня к стенке подвести!
Дзукаев кивнул Дубинскому на дверь, и тот вышел.
— А что же нам остается делать? Вы не хотите себя назвать правильно? — он увидел вошедших Дубинского и Колю. — Обернитесь, Сидоров, или как вас там, и посмотрите! Вы знакомы с этим мальчиком?
Тарантаев резко повернул голову, минуту пристально глядел на Колю, потом словно обмяк.
— Не знаю, никогда не видел.
— А ты что скажешь, мальчик?
Коля стороной обошел Тарантаева и вплотную приблизился к майору, как бы ища защиты. Сказал спокойным звонким голосом:
— Это наш сосед. Он жил напротив нашего дома и прислуживал немцам. Тарантай его зовут.
Тарантаев крякнул и возмущенно помотал головой.
— Врет все. В первый раз его вижу!
— Сядь, мальчик, — Дзукаев показал на стул возле стены. — Свидетель Савелова, войдите сюда!
Бабушка вошла робким семенящим шагом, так же, как и Коля, по стенке обошла Тарантаева, не сводя с него гневного взгляда.
— Вы обязаны говорить нам только правду, товарищ Савелова. Ответьте, знаете ли вы этого сидящего человека и если знаете, то как его фамилия, имя, чем он занимался до войны и во время оккупации, где работал, где жил? Садитесь рядом с мальчиком.
Бабушка опустилась на стул, сложив сухие ладошки на коленях, помолчала. Потом подняла на майора умоляющие глаза.
