Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
«Сколько я уже знаю, а никому ничего не сказал, даже отцу, — размышлял он. — Павел ружье обещал подарить. А вдруг забудет? Однако не должен, раз сказал — сделает!»
Не терпелось Назарке поведать отцу про поездку в город, но страшился. Отец пристанет с расспросами: как и что? Если же говорить, то нельзя ничего таить. Назарка не умел врать. Степан и так уже просил сына рассказать о случившемся, но Назарка промолчал.
— А что слышно про вредного тойона Уйбаана? — осторожно поинтересовался Назарка.
— Совсем мало ходит — одряхлел. В юрте сидит. Теперь хозяйничает Байбал, — рассказывал Степан, трамбуя в трубке табак. — Недавно трое русских у него гостевали, гуляли, спирт пили. Потом все они уехали, куда — неизвестно. Слух был, на Мую след потянули, Байбала еще нет.
В постели Назарка подумал: «Даст Павел ружье, сам скажет — за что. Вот удивится-то отец!»
Наступила зима. Выпал снег. Заиграли, закружились в неподвижном воздухе большие мохнатые снежинки. С чуть слышным шелестом ложились они на юрты, на застывшие озера, на отвердевшую землю. Ослепительно белая пушистая поверхность скрыла блеклые краски осени. Усыпанные инеем, в сверкающий наряд оделись деревья. На разлапистые ветви елей и сосенок навалились первые папахи и пригнули их к земле. Тайга застыла в суровой неподвижности. Казалось, все живое исчезло вместе с теплом. Но охотники знали, что и в самые лютые морозы, когда от холода лопаются и гулко постреливают деревья, в лесу ни на секунду не замирает жизнь.
Белка оделась в красивый рябенький мех. На угольниках ушей зверька-верхолаза выросли жесткие кисточки. По сверкающей белизне снега были рассыпаны следы. В богатую зимнюю шубу облачилась осторожная лисица. Нет-нет да и мелькнет она в кустах огоньком. В кочкарниках неустанно выискивал мышей хищный пронырливый горностай, посверкивая черными бусинками глаз... Приспело время охоты.
Как-то вечером Степан снял со стены кремневку, любовно смахнул с нее пыль, пересчитал припасы и крепко задумался. Так сидел он очень долго, уставившись немигающим взглядом в одну точку. Потухшая трубка понуро повисла в уголке рта.
«Хватит зарядов на пятьдесят, а там что?» — задавал он себе в бесчисленный раз один и тот же вопрос. И не мог найти ответа. А тут еще Назарка пристал:
— Белку пора бить. Многие уже в тайгу ушли. Опоздаем...
Отец только сердито отмахивался.
«Что буду делать?» — тысячный раз спрашивал Степан. Голова шла кругом от этих мыслей.
«Не первый год, как-нибудь проживем!» — пытался успокоить себя Степан. Но тревога от этого не проходила. Со свинцом куда ни шло. Беднота научилась беречь его. Нужно так выцелить белку, чтобы пуля, убив зверька, застряла в дереве. А залезть на лесину и выковырять обратно сплющенный кусочек свинца особого труда не составляет.
С наступлением зимы Назарка целыми днями пропадал в тайге. У него были заранее изготовлены черканы, плашки. На заячьих тропах он расставил петли. Из конского волоса сплел силки на рябчика. Забот у Назарки навалилось по горло. Необходимо было своевременно осматривать ловушки, чтобы добыча не пропадала. Он поднимался чуть свет, наспех завтракал, и дотемна его в юрте не видели. Извилистый след широких охотничьих лыж, тонко выструганных из лиственницы, вился за ним по тайге. Неизменный друг Пранчик трусил впереди, принюхиваясь к следам.
Иногда выдавался удачный день. Но чаще заяц миновал почему-то петлю, а рябчик спокойно сидел над силком. В таких случаях Назарку брала досада.
«Ружье бы мне!» — разглядывал он любопытную непуганую птицу.
Рябчик, словно подзадоривая молодого охотника, безбоязненно смотрел на него, склонив набок голову с красными бровями, и шевелил хохолком.
«Совсем забыл Павел про ружье, — огорченно вздыхал Назарка. — Разве сходить к нему?..»
К вечеру Назарка возвращался возбужденный ядреным морозным воздухом, с приятной усталостью в ногах и пояснице. Над землей уже висела плотная туманная синева. Тускло переливались звезды. Полная луна разбросала по снегу зеленоватые блестки. Из-за неподвижных деревьев протянулись к зениту первые сполохи полярного сияния. Потом огромные столбы бледного загадочного света всевозможных оттенков охватывали полнеба.
Весь опушенный колючим инеем, с заиндевелыми бровями, Назарка подходил к юрте, отвердевшие на морозе торбаса визгливо скрипели. Теплом и приветом веяло на добытчика, когда из трубы камелька выскакивал огромный клубок искр и, разбегаясь вширь, исчезал во мраке. Неярко светились окна со вставленными в них льдинами. Назарка не спеша снимал и прислонял к стене лыжи, отряхивался и входил в юрту. Иногда, стараясь казаться невозмутимым, протягивал матери твердых, как кремень, рябчиков или пару зайцев. Раздевался Назарка нарочито замедленными движениями и протягивал озябшие руки к огню.
— Ча-а! — сладостно жмурился он.
— Наш Назарка совсем большой! — с уважением перешептывались между собой сестренки. — Опять принес!
И впрямь Назарка почти взрослый. Он, как с равным, советовался с отцом, один ходил на промысел, умел делать ловушки, расставлять их. По сути дела, он тоже кормилец семьи. Одного лишь не хватало: ружья! А без ружья ох как трудно охотнику в тайге!
Назарка проснулся от холода. Потертое заячье одеяло свалилось на пол. От ледяного окна наносило морозом. Дрова в камельке прогорели. Угли покрылись пеплом, и только в нескольких местах скупо прорывался красный отблеск.
В юрте взрослых не было. Сестренки спали.
— Проспал! — с досадой вскочил он.
Отец, наверно, уже ушел. Он не любит ждать. Назарка быстро натянул на себя штаны из телячьей шкуры, сунул ноги в просушенные кянчи и обул торбаса. Но, как назло, никак не мог попасть руками в рукава рубашки.
«Засмеет теперь отец. Скажет: молодой, а спать шибко способный...»
На дворе сердито залаял Пранчик.
«Нет еще, — вздохнул облегченно Назарка. — Пранчик здесь. Без него отец не уйдет».
Стал одеваться спокойнее. Торопливо сполоснул лицо из старого, почерневшего чайника, который отец приспособил специально для умывания. Чтобы набрать из него воды, нужно взяться большими пальцами обеих рук за носок, наклонить вниз, и упругая струйка польется в подставленные ладони.
Освежившись после сна, Назарка накинул на плечи шубейку, перешитую из материнской, и вышел на улицу.
Крепкий мороз приятно коснулся лица. Назарка остановился с закрытыми глазами, словно его ослепило яркое летнее солнце. Невдалеке с кем-то почтительно разговаривал отец. А глуховатый, надменный голос человека, беседовавшего со Степаном, показался удивительно знакомым. Он открыл глаза, повернул голову... и разинул рот от изумления.
