Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
— Спите?
* * *
Вадим, конечно же, не изменился. У него только прибавился крестообразный шрам под правым глазом, от которого этот глаз казался шире. Да теперь, когда он разделся, я увидел ещё один — длинный и узкий, через всё левое бедро.
— Хорошо тут у тебя, — сказал Вадим. Море плавно набегало на наши ноги, волны фосфоресцировали и казалось, что ступни одевает бледный огонь. — Спокойно, тихо…
— Да, тихо, — подтвердил я. И кивнул на его бедро: — Ятаган?
— Ятаган, — нехотя кивнул он. — Уже давно…
— А на лице? Это же от стрелы… Неужели ниггеры начали стрелять из луков?
— Нет, — ответил Вадим и, подавшись вперёд, поднял гальку. Бросил её в воду, и там родился водоворот огня. — Это на перевале Сен-Готард, два месяца назад.
— На том самом? — удивился я. Вадим наклонил голову и добавил:
— Один швейцарец меня не понял. И наше непонимание дошло до последней ступени.
— Он никому об этом не расскажет? — усмехнулся я. Вадим вздохнул:
— Да нет, думаю, он этим хвастается. Я сразу потерял сознание… Олег — ну, Крыгин — меня вытащил.
— Он тоже?.. — начал я, но Вадим не дал мне договорить:
— Все, кто не ушёл с Саней, вместе со мной. Нет, Сергей с Ленкой своей — не знаю, где. И Андрей подался куда-то в Сибирь.
— Вот как… — я испытал некоторое разочарование. Мне хотелось бы узнать, как там Серёжка, а он, оказывается, вообще пропал… — А вы что, сами по себе?
— Нас слишком мало, — покачал головой Вадим. — Мы присоединились к одному отряду… там в основном балканские славяне, но есть и ещё кое-кто. Хорошие ребята, и сражаются хорошо…
— Никто не погиб? — спросил я. Вадим помотал головой, и мы замолчали. Надолго. Море продолжало гореть огнём, и пылающие следы рыб рассекали воду во всех направлениях. На острове было тихо, только в джунглях перекликались птицы и ночные звери.
— Я полтора месяца добирался сюда, — услышал я голос Вадима и медленно повернул голову в его сторону. — Долго, если честно.
— Долго, — согласился я.
— Я пришёл, чтобы просить тебя вернуться к нам, Олег, — сказал Вадим.
— Да, — ответил я. Наверное, он этого не ожидал, потому что недоумённо посмотрел на меня. — Да, — повторил я. — Завтра мы пойдём отсюда вместе, втроём.
— Ты согласен?! — в голове Вадима было изумление пополам с недоверием.
А я прочёл вместо ответа:
— Мы возвратимся из дальних далей —
Стремя в стремя, броня с бронёй.
Помнишь — как в детстве, когда играли
В рыцарей, верных всегда одной?..
И ощутил внезапное чувство… словно встал на место вывихнутый палец, к вывиху которого ты привык и уже не надеялся вправить.
Не смей живот сажать на рожон,
Прилюдной славы себе ища!
И раз добыл меча из ножон,
Подставь щита, да ударь ещё!
Аль за спиной твоей не рать,
Аль на груди не кольцо-броня?
А чтоб коню рожна не принять,
Подставь щита да укрой коня!
Хоть конь-огонь да и первый друг,
И как не жаль его, гой-еси,
Когда шеломы трещать вокруг,
Подставь коня, а себя спаси!
Но коль товарищу смерть сулят
Побоища да пожарища —
Простит тебя мать-сыра-земля, —
Подставь себя за товарища!
…Танюшка не спала — полулежала у пригасшего костра и, издалека услышав наши шаги, приподняла голову. Её глаза поблёскивали алыми и зелёными искрами.
— А я вещи собрала, — сказала она.
* * *
Драккар лежал на воде огромной молчаливой рыбой. На нём, конечно, все спали. Только на берегу, у небольшого костерка, сидела знакомая фигура… но я узнал мальчишку только когда он встал нам навстречу. Это был Лаури, и он улыбался.
— Девять месяцев, — сказал он. — Я собирался приплыть за тобой ещё через три, да тут Вадим…
Я пожал его руку, натёртую веслом до каменной мозоли.
— Ты был прав, — весело сказал я. — А я был дурак.
— Мы все частенько ходим в дураках, — заметил Лаури. Вадим с Танюшкой улыбались — даже скорей скалились именно что как дурачки, и я почувствовал: моя собственная физиономия тоже расплывается в глупую улыбку. — Это не так уж страшно.
— До Скалы-то довезёшь? — спросил я, сбрасывая на песок заплечник.
— Не довезу, — отрезал Лаури. — А то ещё по дороге потеряетесь месяца на три. Я вас прямо до Юлии заброшу. А там ведь близко, а, Вадим?
— Близко, — подтвердил он. — Э, постой, а ветра? Зима же…
— Выгребем, — уверенно отрезал Лаури.
И я, глядя на него, вдруг радостно понял: правда.
Выгребем.
— Ты меня не предашь?
— Я тебя не предам.
Вам к лицу камуфляж,
словно ночь — городам.
Словно темная ночь,
где огня не добыть.
Никому не помочь,
но нельзя отступить.
Среди русских рабов и
заморских князей слишком много врагов,
слишком мало друзей.
Знаю — выхода нет,
но оружие есть.
И к лицу вам рассвет,
словно юность и месть.
Кто боец, кто торгаш — не решать по судам…
…- Ты меня не предашь?
— Я тебя не предам!
ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР
Сегодня утром погиб Юнгвальд. Он был последним из наших баварцев, кто оставался со мной. И лучшим фехтовальщиком из всех, кого я знал.
Впрочем, мы переживём его ненадолго. Нас осталось шестеро — двое парней, четыре девчонки — и нам некуда отступать. Смешно, что мы погибаем на Олимпе — горе богов. Но, во всяком случае, чернокожим не подняться к нашей пещере, пока у нас остаются патроны, а их ещё тридцать два в «дегтяре» Сашки и пять в моём «браунинге». Потом… никакого «потом» у нас не будет.
Вечер, и я пишу эти строки при свете костра. В блокноте моём ещё довольно много чистых листов. Таня спит по другую сторону огня. Я вижу отсюда огни вражеских костров внизу на склоне.
Всё будет кончено завтра. К чему тянуть? Без пищи и воды мы продержимся тут три-четыре дня. Не думаю, что явится помощь — да если и явится, то чернокожих всё равно слишком много… Завтра мы с Сашкой убьём девчонок и пойдём вниз — убивать, а потом умереть. Мы все уже договорились обо всём. Таня сама предложила. Это ужасно, но я знаю, что с ними сделают, если возьмут живыми. А мы всё сделаем быстро. Во всяком случае — не увидим и того, как они будут умирать от жажды, и сами не будем умирать от неё.
