Андрей Валентинов - Страж раны
— Ты, Ростислав, свой классовый пессимизм к делу не приплетай! Чего мы тут, дров с харчами не найдем? Раз эта пещера имеется, значит, чердынь-калуга, есть и другие!
— А в каждой — по дюжине братьев-разбойников. Между прочим, неизвестно, чьи мы дрова палим. Того и гляди, хозяева заявятся. А у нас лишь два ножа.
— Ну, значит спать по очереди будем, — не особо уверено отреагировал Косухин. — Оружия нет, это плохо… Ну а насчет того, где мы — так тут дело ясное…
— Ну-с? — капитану было весьма любопытно услышать Степины соображения по части географии вообще и их путешествия в частности.
— Значит так, — начал Косухин, хмуря лоб и собираясь с мыслями. — Ехали мы на юг, это я по солнцу определил. Прошли эдак верст пятьдесят — не меньше. Значит, пустыню пересекли и сейчас где-то на другом краю. Жаль, карты нет…
Арцеулов невольно усмехнулся. Возможно, он и сам бы рассуждал подобным образом, если бы не пришлось увидеть летящих над горами всадников. Рассказывать об этом Степе было ни к чему, поэтому пришлось заходить с другого конца:
— Карту-то я помню, Степан. Между прочим, мы ехали не на юг, а на юго-запад — это я тоже по солнцу. Ехали быстро, это верно… Только Такла-Макан даже в самой узкой части куда шире, чем пятьдесят верст. Да и гор там таких нет.
— Это ты просто забыл. От контузии, — возразил Косухин, но уже без особой уверенности.
— К тому же готов спорить, что сейчас мы на высоте не менее километра. А может и более.
Степа взглянул недоуменно, капитан пояснил:
— Дышать труднее. Да и вода кипит по-другому — видели? Так что спешить не будем, спим по очереди, а продукты экономим. Вопросы?
Степа немного скис и даже подумал, что командир Джор мог бы доставить их прямо к Шекар-Гомпу. Три дня пути без крова, дров и оружия сразу же показались не такой уж легкой прогулкой.
— А если Наташи в этом Шекар-Гомпе и нет? — вдруг подумал он вслух и даже растерялся. — А может нам эти… уж не знаю кто они — просто соврали?
Арцеулов на мгновение тоже подрастерялся от такого предположения, но быстро пришел в себя:
— Покуда они нам не врали, Степан. Зачем им нас обманывать?
— Ну… В засаду заманить. Хотя, какая тут к черту засада, сто раз пристрелить бы успели.
Степа, немного успокоившись, стал поудобней устраиваться у гаснувшего костра, попросившись караулить во вторую смену. Арцеулов не возражал — спать, несмотря на сумасшедший день, покуда не хотелось…
Косухин заснул мгновенно, закутавшись в шинель и положив под голову пустой мешок. Арцеулов сел у входа, чуть сбоку, чтобы видеть площадку возле пещеры, а самому оставаться в темноте. Впрочем, вокруг было спокойно, стояла мертвая неправдоподобная тишина, слышалось лишь потрескивание умирающих углей в очаге и тихое дыхание Косухина.
Арцеулов опасался, что ночной холод будет невыносим, но с удивлением почувствовал, что не замерзает. То ли полушубок выручал, то ли дрова попались на диво жаркие, то ли — мелькнула неожиданная мысль — они попали с места с совсем другим, непривычным климатом. Во всяком случае, Ростиславу не было холодно, он даже расстегнул верхний крючок «гусарского» полушубка и перестал подкидывать дрова в очаг.
Здесь, в спокойном сумраке, у тлеющих ровным огнем углей, хорошо думалось. Впервые за много дней можно было порассуждать о том, что в его положении можно назвать перспективой.
Итак, ему удалось вырваться из сибирского ада. Теперь будущее становилось яснее, поход в Шекар-Гомп, несмотря на все трудности и обязательный — и столь уже привычный — смертельный риск, казался последним испытанием. Если они с краснопузым Косухиным уцелеют, да еще непонятным пока образом вызволят Наташу Берг, остается только добраться до ближайшего порта, откуда корабль увезет его по зеленому весеннему морю в далекую Францию, где можно просто жить, смотреть в окошко комнаты на кирпичную стену, почитывать эмигрантские газеты и ждать, покуда в далеком, чудовищно далеком будущем умирающий старик увидит на экране непонятного чудного устройства поднимающийся над огромным куполом трехцветный флаг…
Это было искушение, несравнимое ни с чем. В семнадцатом Арцеулов мог не уезжать на Дон, скрыться у родственников в Твери, варить гуталин а то и пойти на советскую службу. Весной 19-го мог сослаться на ранения и попроситься в тыл, поближе к океану, — и теперь разглядывать разноцветных медуз у японских берегов. Тогда он выдержал — и вновь шел туда, где и должен быть русский офицер.
Выходило так, что теперь он, наконец, имеет право на покой. Он отвоевался — как сказал бы краснопузый Степа — и может спокойно катить под парижские каштаны. И вся его будущая жизнь — возможно, долгая и по-своему счастливая, — станет лишь бесконечным эпилогом к тому, чем он жил в эти страшные годы. А может, наоборот — смута будет казаться коротким эпизодом молодости, когда Ростислав нелепо и ненужно рисковал жизнью, — такой бесконечно дорогой и единственной.
Взгляд капитана упал на спокойное и оттого очень молодое и даже красивое лицо спящего Косухина, и он внезапно подумал, что станет делать потомственный дворянин Степа, буде они вырвутся к зеленому морю и уютной каюте. Краснопузый тоже воевал с семнадцатого, и ему не обещано долгой жизни под галльским небом. Уговорить его кинуть всю эту дурь с коммунией и вместе выращивать шампиньоны? Арцеулов улыбнулся, заранее представив себе буйную реакцию неугомонного фанатика-коммуниста. Нет, Степа поедет обратно делать мировую революцию, чтобы упасть где-нибудь под пулями или, — если видение не лгало — в неведомом застенке под ударами прикладов…
Ростиславу стало стыдно. Он вдруг понял — вернее догадался — одной из причин, — не главной ли? — их поражения. Эта причина была перед ним — краснопузый Степа, отважный командир рабоче-крестьянской красной армии. Арцеулов подумал, что будет, если такого посадить за парту, как следует подучить и снова послать в бой. Что ж, он знал ответ — Ростислав вспомнил полковника Лебедева. И тогда красные действительно будут идти от победы к победе, в небо взлетит новый «Мономах», но уже советский и, кто знает, не сбудется ли безумный бред о всемирной Совдепии.
Что же он, капитан Ростислав Арцеулов, ветеран Германской и «первопоходчик», может сделать, чтобы этого не случилось? И Арцеулов невольно вздрогнул от беспощадной логики ответа — умереть. Вернуться в Россию, найти тех, последних, кто еще сражается — и воевать до конца. Парижа не будет, не будет ничего — но он сделает все, что сможет. Его нынешняя одиссея — не эпилог, а только передышка…
Ростислав подумал, что если следовать логике до конца, он должен, выбравшись из этих ледяных гор, позаботиться о том, чтобы большевистский фанатик не добрался до своих. Такой Степа мог стоить целой роты и…
