Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия
Изложенное выдавало некоторую неопытность мышления, аналитику без синтеза. Но глупо было и ждать его от шестнадцатилетнего юнца. При этом обсуждение сразу же пошло вразрез с намеченным планом, но педагоги не сочли нужным обращать на это внимание.
— А я наоборот… — со странной улыбкой проронил Дюпон, — Всякий раз, когда вспоминаю о том, что Господь справедлив, дрожу, и начинаю твердить себе, что он не столько справедлив, сколько милосерден. Для меня это совсем не одно и то же.
Лицо другого шестнадцатилетнего юнца было задумчиво в вызывающем дерзновении. Отец Гораций заметил, что Сильвани глазами указал ему на Потье, и обратился к Гастону.
— А какая точка зрения близка вам, Гамлет? — Гораций де Шалон заметил, что отец Аврелий удивлённо на него покосился, услышав прозвище Потье.
Гамлет почесал за ухом и заметил, что запутался. Из четырех перечисленных Камилем положений: «Справедливость — мораль в действии, законная казнь злодея», «Справедливость — когда мне позволено делать все, что угодно, исправляя мир», «Справедливость — право слабейшего» и «Справедливость — приговор Господа» — какую-то часть истины содержат в себе все. Но его собственные понятия о справедливости запутаны, он не может разобраться в их приоритетах. Каковы принципы справедливости? Хотя бы вычеркнуть лишние или ранжировать… Он методично перечислял: «Каждому — по рангу и правам его», «Всем — одно и то же», «Всем — поровну» «Каждому — по закону» «Каждому — по нужде его», «Каждому — по трудам его», «Каждому — по заслугам», «Коемуждо по делом его», «По котлу и крышка, по мощам — и елей», «Собаке — собачья смерть»…
Отец Гораций, заметив странное выражение на лице их собрата, отца Сильвани, изумлённо слушавшего словесные выверты Потье, улыбнулся. Потом вмешался Франсуа де Мирель. По его мнению, хотя у справедливости много сравнений: правосудие, благо, совесть, честь, достоинство, но чаще всего её сопоставляют с равенством. Например, Платон и Аристотель основывали справедливость на неравенстве. Они исходили из естественного природного неравенства, из того, что человеческая жизнь так устроена от века. Аристотель прямо писал, что «следует, чтобы один подчинялся, а другой властвовал», Они полагали, что у каждого человека есть своя жизненная мера, свой данный от рождения круг способностей, выходить за который нельзя, ибо это и есть корень всякой несправедливости. Несправедливо идти против природы и судьбы. «Справедливость, — утверждал Платон, — состоит в том, чтобы каждый имел своё и исполнял своё».
— Ты согласен с этим?
Франсуа уверенно кивнул. Конечно, правда, справедливость для аристократа — это произвол для лакея, и наоборот. Его бабушка рассказывала, как лакеи устанавливали равенство. Она говорила, что всем при этом стало не до братства, и не перегрызись эти мерзавцы между собой в июле, потерять бы всем французам и свободу, и даже жизнь… Прадеда ведь арестовали… Справедливость — дело Божье. Из людских попыток установить справедливость, кроме кровавых боен, ничего не получается, уж сколько раз пробовали…
Отец Гораций повернулся к Гастону.
— «Все люди по природе своей равны». «Все люди по природе своей неравны». Какое высказывание — справедливо? — спросил он Потье.
Тот ухмыльнулся. Это как поглядеть… Он, Потье, не ровня Дофину, но хотел бы быть ровней. Было бы справедливо, если и он был бы не сыном коммерсанта, но наследником графа. Однако Дофин должен зубрить страницу латинского текста целый час, а ему хватает и пяти минут. Их способности не равны, но он, Потье, считает это справедливым. Сам же д'Этранж, напротив, полагает вполне справедливым и оправданным, что ему довелось родиться в семье его сиятельства и префекта, но при этом считает неправильным, что он наделён памятью хуже моей. По его мнению, это несправедливо. Все ратуют за справедливость, однако хотят ее лишь для себя и напрочь забывают про нее, едва дело коснётся других.
С этим неуверенно согласился и Дамьен де Моро, заметив, что главная несправедливость заключается для него в том, что он, когда бывает прав, часто сомневается, но ошибается всегда с полной уверенностью…
Все улыбнулись.
— А вы согласны, Лоран? — мягко спросил Дюран. Тот все это время молчал, храня на лице печать умеренного интереса и столь же умеренной скуки. Теперь он пожал плечами. Понятие справедливости — расплывчатая и трудноопределимая величина. Скорее, можно понять несправедливость…
— Но допустимо ли самому пытаться устранить несправедливость? — Дюран задал этот вопрос именно де Венсану, но тут два голоса, резко контрастируя друг с другом, одновременно высказались.
«Нет» — Потье был категоричен. Не менее категоричен был д'Этранж. «Да».
Оба, сумрачно взглянув друг на друга, умолкли.
Лоран тихо, но отчетливо заметил, что справедливым является право сильного и слабые не могут установить справедливость, если под ней понимают своё право управлять сильным. Нет у них такого права, и их попытки приведут к тому, что их вовсе уничтожат. И это будет справедливо. Лицо де Венсана было спокойным, но пальцы все время дергали и крутили тонкое серебряное кольцо на его безымянном пальце.
Воцарилось короткое молчание.
— Мир справедлив и истинен, ибо управляется справедливым и истинным Богом, — был убежден Котёнок, одновременно высказывая воззрение и оппонируя Лорану. — Я уверен, что, если что-то нам кажется несправедливым — это свидетельство только нашего непонимания. Когда человек становится безбожным — Бог кажется ему бесчеловечным, и он во всем видит несправедливость, а на самом деле мир прекрасен, справедлив и исполнен Божественной благодати, — лучезарно улыбнулся Гаттино отцу Дюрану.
— Несправедливость в мире есть, — не согласился Леон Нуар из соседнего класса. — Вот скажите, — он обратился к отцу Аврелию, — вот двое. Один — художник, творящий по Божьему вдохновению. Другой всю жизнь пытается подняться на вершину его гениальности. Но — не дано… и где-то на полпути к вершине он и остаётся, несмотря на все усилия превзойти свою ограниченность. Но почему? Ему не дано стать великим. Чей это произвол? Бога? Почему человек должен всю жизнь чувствовать себя неполноценным? Разве это справедливо?
Отец Аврелий неожиданно обернулся к Потье.
— Вас, кажется, коллеги зовут Гамлетом? — Тот кивнул, — а что бы вы ответили Леону?
Лицо Гастона стало жестоким. Черты обострились.
— Я забыл прибавить ещё одну парадигму справедливости. «Знай сверчок свой шесток». Платон тут прав. Бездарь, дерзающий быть гением, пусть винит своё глупое дерзание, а не провидение. Ещё летать бы захотел, глупец…
