Владимир Гусев - Искатель, 2013 № 11
У Гитлера в Альпах чайный домик был куда меньше, вдруг подумал я. И архитектор знал и помнил о том.
Еще одни двери, большие, раздвижные. Но раздвигать я их не стал. Просто пролетел сквозь тягучий металл.
Пролетел — и остановился.
Я очутился в зале. Не очень большом, не очень маленьком. В зале было пять стен — правильный пятиугольник, Пентагон. В центре зала — возвышение, сцена, подиум — как хочу, так и назову, мой сон. Возвышение повторяло очертаниями зал. И уже в центре возвышения висел темно-красный шар, который освещал пространство вокруг себя. Был он около метра в поперечнике, скорее, метр ноль пять — и дышал, то на сантиметр увеличиваясь, то уменьшаясь. И шум прибоя раздавался как раз от этого шара.
Я подошел к нему на шаг — летать расхотелось, вдруг шар притянет меня, притянет да и поглотит. Чушь, но разве во снах чушь — редкость?
Приглядевшись, я увидел на шаре темные пятна.
Я обошел его со всех сторон. Что это? Искусственная шаровая молния? Чувствовалось, что в нем много энергии. Красной энергии.
Красная ртуть, пришел на ум алхимический термин. Действительно, шар казался необычайно тяжелым. Казался — не точный термин, кто требует точности от сна?
Шаги я услышал еще до того, как раздвинулась дверь. Но прятаться не стал. Ведь сон, а не явь. Да хоть была бы и явь, прятаться некуда.
Итак, дверь распахнулась — и вошли Алексей Александрович Романов и физик, Петр Аркадьевич Юмашев. До сих пор не спят, однако, — в моем сне.
— Гармоника не просто устойчива, она стабильна, — сказал Юмашев.
— Насколько стабильна?
— С учетом последних наблюдений я думаю, что она просуществует столько, сколько просуществует прототип, в данном случае — Бетельгейзе. Возможно, миллион лет, менее вероятно — миллиард.
— Меня вполне устроит и более короткий срок — лет сто, даже тридцать — но наверное.
— Тридцать земных лет, вы имеете в виду, ваше императорское величество? Время относительно, время гармоник относительно вдвойне. Но уверен — вернее, теория, проверенная измерениями, доказывает: за тридцать лет можно ручаться. Даже за триста — при умелом обращении с ГэБэ.
— ГэБэ? А при чем здесь госбезопасность?
— Госбезопасность при чем везде и всегда, но в данном случае ГэБэ — это Гармоника Бетельгейзе.
— Ну, вы, физики, продолжаете шутить, не спорю. Только предупреждайте: сейчас вылетит шутка.
— Если предупреждать, то вылетит совсем не шутка, а так… что обычно вылетает.
Со стороны виделось, что и Романов, и Юмашев нервничают и пытаются не подать виду, что нервничают, стараясь остроумным разговором нервность сгладить, унять, усыпить.
— Но — просто ради интереса, что все-таки будет через пятьсот лет?
— Мы ведь обсуждали это, ваше императорское величество. Гармоника разрядится. Вся энергия вернется в зет-пространство. Или почти вся. Земля уцелеет, я уверен.
— И на чем основана ваша уверенность, дражайший Петр Аркадьевич?
— Одна из первых гармоник была создана профессором Якушевым в 1908 году. Она была малостабильна и разрядилась через неделю после создания. В историю она вошла как Тунгусское Диво.
— Да, аргумент успокаивающий.
— За сто лет мы научились многому. В частности, не создавать гармоник голубых звезд.
— Значит, наши эксперименты не поколебали стабильность модели?
— Нет. Изъятая энергия составила микроскопическую величину.
— Примерно такую, что породила Тунгусское Диво?
— По всем вариантам меньшую на порядки. Челябинск-то уцелел, разбитые окна — пустяк.
— Энергия времени?
— Все виды энергии. Изымать только временную составляющую — верный путь дестабилизировать гармонику.
— А куда уходит остальное?
— Отводим к самой массивной планете — Юпитеру.
— Почему не к Солнцу?
— Вдруг и Солнце станет нестабильным? Вероятность крайне низка, но зачем рисковать?
— А Юпитер, получается, не жалко?
— Получается…
— Значит, мы можем продолжить наши эксперименты?
— Шестнадцать часов требуется на перенастройку всех систем, а там пожалуйста.
— Шестнадцать часов — отсрочка невелика. Особенно если есть гарантия на сотни лет.
Как недавно я, Алексей Александрович обошел неспешно красное светило. Петр Аркадьевич шел на шаг позади. Потом постояли, глядя на шар и восхищаясь — тем, что заполучили звезду, и тем, что пользуются ее мощью. А впрочем, мысли я не читаю даже во сне. Что вижу, то и вижу.
— Сегодняшний день уже кончается, пора и отдохнуть, — сказал Алексей Александрович.
Он принадлежал к тем натурам, для которых день от вращения планеты не зависит: начинается в момент пробуждения и длится до момента засыпания.
В том же порядке, господин Романов на полшага впереди профессора Юмашева, они двинулись прочь.
Я прощально взглянул на плененную Бетельгейзе (невероятно, но ведь — сон!) и отправился вслед.
Шли они, несмотря на ночной час, либо благодаря ему — быстро. Дошли до лифта. Часами-ключом Алексей Александрович его открыл. Ну конечно, его часы — сезам для всех дверей и во сне, и наяву.
Сам я во сне лифтами не пользуюсь, но если меня везут — другое дело.
Впрочем, лифт большой, все поместились. Я, конечно, затаился в уголок — просто из вежливости.
На жилом этаже лифт остановился. Петр Аркадьевич вышел, вернее, Алексей Александрович позволил тому удалиться.
Я выбирал недолго — остался с господином Романовым, который продолжил свой путь в одиночестве. То есть это он думал — в одиночестве, я ведь невидим.
Мы оказались в личной башне господина Романова, на уровне гостиной.
Никакой охраны — видимо, Алексей Александрович доверял той, что внизу. И то, множа охранников, множишь измену.
Гостиная была, что называется, из быта помещика девятнадцатого века. Хорошего помещика, владельца полутора-двух тысяч душ, ну вот как Иван Сергеевич Тургенев. Никакой бьющей в глаза новизной мебели, все надежно, проверено временем, разве что большой плоский телевизор и еще — компьютер-ноутбук на столе гамбсовской работы. Гамбс — единственный мастер, которого я знаю, по Ильфу и Петрову. На самом деле это вполне мог быть и другой краснодеревщик.
Алексей Александрович сел за стол, к открытому и включенному компьютеру и начал что-то писать. Писал он быстро, десятью пальцами. Я заглянул ему через плечо. Это было письмо, но Романов отправил его прежде, чем я успел прочитать хоть слово. Капризы сна…
Оставив компьютер включенным, он встал и подошел к другой двери, которую открыл теми же часами.
Это оказался еще один лифт. Что ж, кататься так кататься!
