Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год
— Спал так крепко, что проснулся весь в поту. Вот сенсонтле выручил, успокоил. Педро, даю слово, никогда такого не слышал. Что мне эта птаха раньше? Для влюбленных. А тут сидел не шелохнувшись… Мать вспомнил. (Капитану показалось, что голос Рамиро задрожал.) Я в грозу, под дождь выбежал из дома, а рядом только что молния ствол каобы пополам расколола… Помню ее лицо и теплоту груди. Это первое воспоминание в жизни навсегда запомнилось. Мать несла меня на руках… А эта птица пела, и на душе стало так, как только бывало в детстве, рядом с мамой. И мне показалось, что я и сенсонтле и есть смысл всего… Я… птица… земля… Педро, моя земля! Ты должен помнить, как о нашей земле говорил отец Селестино. Где он сейчас? Ты его не встречал?
— О нем поговорим как-нибудь в другой раз. А тебе можно позавидовать!
— Да, Педро, это, наверное, и есть счастье, когда такое к тебе приходит…
— Кто как считает. Но то, что ты ощутил, как хорошо ни рассказывай, другому, не испытавшему то же самое, не понять. Я рад за тебя, Рамиро! Вижу, что я не ошибся. Пошли, а то девочкам будет трудно снова браться за работу. Сегодня вечером — тебе разрешат отлучиться — приходи в правление сахарного завода, там еще поговорим.
После ужина, когда застрекотали цикады и заквакали кругом лягушки, Рамиро зашагал к правлению завода, уже не ощущая усталости, которая давала себя чувствовать во время ужина. Над головой ярко сверкали звезды, щедро усыпавшие черное бархатное небо. Он предчувствовал, что предстоит серьезный разговор, но не желал к нему готовиться. “Как получится! Я чист! Давно не дышалось так легко”, — говорил он себе.
Они остались вдвоем — управляющий, молодой парень, переговорив по телефону с Гаваной, попрощался и ушел, — и Родригес сразу перешел к делу.
— Вот бумага и ручка, Рамиро. Последнее слово за тобой! Но если хочешь, подумай еще. Время есть. Мы тебе верим, но дело опасное. Не хотим неволить…
— Педро, кто лучше, чем ты… Ты же знаешь! Но… честно… я скажу… Я не все еще понимаю, Педро. Главного не понимаю. Куда Кубу ведет революция, какую конечную цель преследуете вы с Фиделем Кастро? Я хочу понять, но, повторяю, эти два года на многое раскрыли мне глаза. Там, в Майами, все виделось по-иному, совсем по-иному…
— Постой, Рамиро! Ты сам понимаешь, сколько стоит это трое признание? Нам сейчас и важно, чтобы ты был с нами откровенен. Понимание, настоящее понимание придет к тебе позже. Я не сомневаюсь. А сейчас мы будем считать тебя пока попутчиком. Ты специалист, владеешь сложной профессией, и я, как твой друг и как человек, несущий ответственность за определенную работу, тебе верю! И не только я. Кое-кто еще… Мы знаем твердо: ты снова, второй раз, не пойдешь против… не предашь свою землю! Мы уверены!
Рамиро сжал голову руками, уперевшись локтями в стол.
— Что происходит? Как это понимать, Луис Гарсия? — спросил удивленно Педро Родригес, приглаживая пятерней свою густую шевелюру. — Дело не из простых. Опасное! Ни я, ни все мы тебя не неволим, повторяю!
— Я уже сказал! — решительно перебил своего собеседника Рамиро. — Давно все сказал! Вы тянете! Если не верите… Другое дело…
— Ну что ж, тогда слушай внимательно! Письмо о том, что ты думаешь и что готов на деле сознательно, без принуждения, напишешь потом. — И Педро Родригес подробно сообщил Рамиро Фернандесу Гарсии план дальнейших действий.
Хотелось смеяться… Ему не только простили, но и поверили! Поручают ответственное, горячее дело! Губы сами растягивались в улыбку, но что-то сдерживало. То ли серьезность поручения, то ли маячившая в сознании опасность, связанная с немалым риском, то ли уже укоренившаяся привычка не проявлять открыто своих эмоций.
Дослушав до конца, Рамиро вскочил на ноги и порывисто и горячо обнял своего давнего друга Эль Альфиля, принявшего столь активное участие в решении его Дальнейшей судьбы.
— Педро, черт возьми, я готов! Давно готов! Скажи когда?
— Не горячись, чико! Это не в твою пользу, Гуахиро, — плеснул Родригес в своего чересчур распалившегося друга немного холодной водицы. — Хотя я тебя и понимаю, Рамиро. Но учти: то, что тебе сейчас стало известно, — это только в общих чертах. Над деталями еще и нам и тебе самому придется поработать. Но главное нам ясно! Садись и пиши! Через неделю возвратишься в город, появишься на заводе. На третий день — это будет среда — придешь к нам за актом. Там еще поговорим и поставим точку.
Рамиро хотелось, чтобы в эту минуту рядом находились его мать и брат…
В кафе было, как всегда, шумно. А вокруг столика в дальнем углу собралось еще больше народа, чем обычно. Маятник старинных часов раскачивался беззвучно. Лучший шахматист города Луис Гарсия возвратился после сафры в превосходной форме. Вот уже несколько вечеров подряд он выигрывал большинство партий у своего давнего соперника — молодого офицера пограничной охраны Фауре Павона. Сражения за шахматной доской сблизили противников, и все знали, что они подружились. Теперь Гарсию и Павона видели вместе и в клубе, и в парке, и по воскресным дням на пляже.
Вот и сегодня они вдвоем ушли из кафе, о чем-то оживленно беседуя.
На следующий день Луис Гарсия зашел после работы в знакомый особняк. Там он сказал дежурному, что хочет видеть следователя, поскольку тот должен был выдать ему еще в прошлую среду справку-акт для завода. Часы показывали без десяти шесть. На стульях рядом сидели еще трое: невзрачный мужчина, глубокий старик и молодая женщина. В девять минут седьмого во двор въехал знакомый старенький “форд”, из него под охраной двух сотрудников вылез арестованный. Еще через минуту, когда его ввели в дежурное помещение, воздух потряс оглушительный взрыв. Казалось, зашатались стены особняка. Вслед раздался второй, третий… Тут же захлопали двери, в коридор с автоматами в руках выскакивали военные и мчались во двор. В дежурке появился начальник.
— Живо! Всех в камеру! — коротко приказал он дежурному. — Гляди в оба!
— Я тут при чем? Мне нужна справка. Не пойду! — энергично запротестовал Гарсия.
— Так надо, товарищ! Потерпи, пока разберутся, — извиняющимся голосом произнес дежурный, настойчиво подталкивая Гарсию в спину.
Когда щелкнул замок, Луис, усаживаясь рядом с арестованным, которого привезли на “форде”, довольно зло произнес:
— Тоже мне “товарищ”. Простую справку пять дней выдать не могут.
— Вы что, собираетесь туда? — живо спросил сосед.
Гарсия, делая вид, что только сейчас заметил его, поглядел в лицо арестованного. Тонкие черты безусого лица, широкий лоб, светлые глаза, стройная фигура — киноактер, как охарактеризовал его Педро Родригес. “Верно! Мечтает о Майами”, — подумал Луис. Тот не отвел глаз. Лишь слегка улыбнулся.
