Иван Папуловский - Агент зарубежного центра
Гендрик Петрович подвинулся: захмелевший Гуннар плюхнулся на диван рядом с ним.
— Сидишь, старина, картинки разглядываешь? — проговорил он в самое ухо полковника. — А смотри-ка, как Освальд Сирель разворачивается — о-го-го! Не находишь?
— Нахожу.
Гендрик Петрович, помня словоохотливость бывшего старшего сержанта Суйтса, не задавал ему никаких вопросов.
Все-таки как хорошо знают друг друга старые бойцы гвардейского Эстонского корпуса! От древних Великих Лук до Курляндии пролегли их нелегкие военные пути. А теперь, встречаясь, вглядываются, раздумывают. Да, конечно, постарел, пополнел, чуть-чуть обрюзг… Но это не беда! Главное, брат, как с душой твоей, с сердцем твоим — не постарели, не обрюзгли?..
Гендрику Петровичу всегда нравился Гуннар Суйтс. Медвежья повадка, медвежья и сила. А душа — добра и чиста. Подружились они еще на Урале, в дни формирования Эстонского стрелкового корпуса Красной Армии, вместе были под Великими Луками и освобождали родную Эстонию, вместе встречали Победу в лесах Курляндии. Сегодня бывший полковой разведчик командовал целым колхозным полком. Под его началом объединенный колхоз «Партизан» стал одним из самых известных своими урожаями и надоями во всей республике, а на груди бывшего старшего сержанта выше боевых наград засверкала золотая звезда Героя Социалистического Труда. Но что за человек Освальд Сирель? И почему у полковника Купера могло возникнуть навязчивое чувство, будто они с Сирелем где-то уже встречались?
Словно угадав мысли фронтового друга, Гуннар Суйтс перевернул лист альбома, остановился на любительской фотографии: Освальд Сирель и Гуннар стояли у трактора перед колхозными мастерскими.
— Весной снимались… Работает он агрономом районного управления сельского хозяйства. Теперь вот думаю его к себе перетянуть. Освальд ведь не только веселиться умеет. Другого такого агронома, скажу тебе, во всем районе не найдешь.
— И давно ты знаешь его? — спросил Купер.
— Спрашиваешь! — Гуннар довольно усмехнулся. — Еще в сорок первом, в истребительном вместе были.
«В истребительном? — думал Купер. — Но я ведь не бывал там. Черт, почему же этот парень кажется мне знакомым?».
2
Далеко за полночь закончилось в доме Гуннара Суйтса шумное гулянье. Тут только и выяснилось, что премилая блондинка, партнерша Купера, Вальве — жена Освальда.
Под окнами дома стояла новенькая «Волга» — личная машина Освальда. Он предложил Гендрику Петровичу подбросить его в город, хоть и надо было для этого сделать круг километров в сорок — пятьдесят. Но что они для «Волги», эти километры? Сам Освальд жил в небольшом районном центре близ колхоза.
Поехали впятером: кроме Купера и четы Сирелей еще какой-то районный работник с супругой.
За руль села Вальве. Освальд сказал смеясь:
— Так уж у нас заведено: на гулянье муж везет жену, а с гулянья — жена везет мужа. Справедливо!
Ехали неширокой проселочной дорогой. По сторонам то там, то тут мелькали редкие огни хуторов, небольших деревушек, кое-где маячили контуры колхозных и совхозных животноводческих ферм. Было тепло, но небо затягивали тяжелые хмурые тучи. В разрывах мелькала бегущая наперегонки с машиной полная луна. Резко очерченный профиль Освальда Сиреля то освещался, то словно затуманивался. И вновь Гендрику Петровичу чудилось что-то необъяснимо знакомое.
Всю дорогу Освальд рассказывал анекдоты, запас которых, видимо, был неиссякаем.
Старого полковника подвезли к его квартире, прощались весело, выражали надежду на новые встречи.
Не зажигая света в спальне, Гендрик Петрович подошел к окну глянуть на уходящую «Волгу». Освальд сменил жену за рулем, развернул машину так, что включенные фары ярким светом брызнули в окно. И Купер невольно прикрыл глаза.
Смешанные чувства владели полковником, когда он укладывался спать. Вечер у Гуннара Суйтса удался, и в том, бесспорно, была заслуга Освальда Сиреля. И все-таки что-то тревожило и даже мучило полковника. И знал он, что не успокоится, пока не вспомнит, где видел давным-давно Освальда, отчего запомнил характерную складку меж его бровей. Старый чекист ревниво относился к своей памяти — для него она была не складом бесполезных воспоминаний, а боевой историей, определявшей и сегодняшний день.
До утра не сомкнул глаз Гендрик Петрович. Перебирал эпизод за эпизодом те годы, когда судьба сводила его то со смельчаками-патриотами, то с вражеским охвостьем, таившимся в эстонских лесах. И все чаще возвращался он мыслями к середине июля сорок первого. В те дни войска 8-й советской армии, бойцы истребительных батальонов бились с фашистами, рвавшимися к Таллинну. Обстановка менялась ежечасно, стычек с регулярными немецкими войсками и разными бандами было множество. Но при чем тут Освальд Сирель? Почему память все настойчивее уводит полковника именно к тем дням?
Холостяцкая, но вполне уютная комната Гендрика Петровича уже наполнилась прозрачным утренним светом, на дворе пропели третьи петухи.
Кажется, он задремал. Даже не понял, в дреме или наяву вновь развернулась перед окнами «Волга» Освальда Сиреля, полоснув по ним ярким светом фар, и вдруг перед глазами возникло полотно железной дороги, ясное небо над ним, густой сосновый лес с обеих сторон. Знойным солнцем залит застывший на песчаной насыпи эшелон из разноцветных и разноклассных вагонов с изрешеченными боками, разбитыми окнами. Эшелон женщин и детей, направлявшийся в советский тыл. Малосильный паровичок взрывом мины опрокинут навзничь, от него все еще идут густые клубы белесо-мутного пара. Вдоль полотна, под вагонами, на скатах дороги, между пнями и кочками стонут, надрывно выкрикивают имена детей окровавленные, почерневшие от боли и горя женщины. И дети — от грудных до подростков.
Немцы были еще далеко, и расстрел эшелона с женщинами и детьми организовали бывшие «кайтселийтчики»[2]. Отряд капитана Купера долго шел тогда по следам банды, тесня врагов к затерявшемуся среди лесов озеру. В отряде были бойцы, хорошо знавшие каждое дерево и каждый овраг на десятки километров окрест, ведь родная земля вокруг, знакомая с детства, как лицо и руки матери. Но и в банде знатоки и следопыты были не хуже.
Однажды утром, поднявшись на пригорок в редком лесу, капитан Гендрик Купер увидел через бинокль бандитов чуть ли не рядом, в полукилометре от себя — за непроходимой топью. «Кайтселийтчики» чувствовали себя здесь в безопасности, разожгли костер. Освещенный его пламенем, отчетливо вырисовывался высокий, молодой еще мужчина в расстегнутом офицерском кителе. Резко очерченный прямой нос, тонкие губы, смолисто-черные, в цыганских завитках волосы. Через окуляры мощного бинокля было видно даже, как он нахмурился, сдвинул брови, и тогда над переносицей вдруг прорезалась изломанная сдвоенная складка — странно, теперь казалось, точь-в-точь такая, как вчера у Освальда Сиреля.
