Виктор Михайлов - Стражи Студеного моря
Взгляд блеклых, когда-то голубых глаз вяло скользнул по лицу полковника.
— Покурить бы… — сказал он.
С разрешения полковника Клебанов протянул ему коробку «Казбека».
«Благов» взял папиросу, размял негнущимися пальцами, прикурил и, глубоко затянувшись, закрыл глаза.
— Я хочу, чтобы вы твердо уяснили свое положение, — сказал полковник. — Вы задержаны на судне, приписанном к Гамбургскому порту. В списке команды и пассажиров судна ваша фамилия не значится. Командировочное удостоверение, выданное Петрозаводским геологическим институтом, фальшивое: такого института в Петрозаводске нет. Что касается паспорта, то он настоящий, но для вас было бы лучше, если бы он был поддельный. Паспорт похищен у Благова шестнадцатого января прошлого года при обстоятельствах, усугубляющих тяжесть вашего положения. Вот фотография настоящего Благова Василия Васильевича, — полковник показал фотографию. — Я предупреждаю вас, что всякая попытка уклониться от правды и запутать следствие ни к чему не приведет, но значительно ухудшит ваше и без того скверное положение. Вы будете отвечать?
— Буду… — сказал нарушитель после паузы.
— Ваши настоящие имя и фамилия?
— Непринцев Ефим Захарович. Еще одно имя дали мне «благодетели»… Условное…
— Кличку?
— Пусть… Кличка… как собаке. Мне теперь все равно. Они дали мне кличку Пауль.
Клебанов вел протокол допроса.
— Год и место рождения?
— Село Высокое, Николаевского района… Родился в тысяча девятьсот восемнадцатом году…
— Вам тридцать девять лет? — с недоверием переспросил полковник.
— Тридцать девять лет, — горько повторил Непринцев. — Жизнь… Только за последние шесть месяцев в школе господина Лермана я немного пришел в себя. Восемь лет я не видел солнца. Когда я шел в шахту, солнце еще не всходило, когда возвращался, его уже не было. Начал в Шарлеруа, и, кажется, нет ни одной шахты, где бы я не работал.
Непринцев говорил торопливо, как человек, который боится, что ему не хватит времени сказать самое главное, сокровенное, о чем больше нельзя молчать.
— В пятьдесят четвертом я заболел, и компания выгнала меня на улицу. Три года я питался тем, что удавалось добыть на городской свалке или в мусорных ямах. Все эти годы на чужбине я только и думал о том, чтобы вернуться на родину. Я пошел на вербовку потому, что хотел вернуться домой. Знаю, теперь вы мне не поверите. Если бы меня не нашли в трюме, я пришел бы сам и рассказал всю правду…
— Поверим мы или не поверим, — сказал полковник, — это будет зависеть от искренности ваших показаний. Какое и от кого вы получили задание?
— Задание я получил от доктора Лермана. В школе, в дни учебы, при помощи специального телевизионного устройства Лерман наблюдал за каждым моим шагом, но я его никогда не видел, только слышал скрипучий голос. Даже фамилию шефа я узнал случайно — проговорился сопровождавший меня на аэродром Шраммюллер. Шефа я звал доктором, и это все, что мне о нем известно. Они не — очень-то мне доверяли. — Непринцев горько усмехнулся. — Поэтому и задание я получил, как сказал шеф, нарастающее. Шлихту было поручено высадить меня на побережье залива Трегубого. Руководствуясь компасом и картой, я должен был выйти к высоте 412. Эту высоту называют Черной Брамой.
Раздольный и Клебанов обменялись быстрыми взглядами — Черная Брама за короткий срок не впервые приковывает к себе их внимание.
— Здесь в полночь, — продолжал Непринцев, — я должен был по рации в течение пятнадцати минут, через разные интервалы времени, передавать мои позывные «Гермес», затем переходить на прием. Это было первое задание. Второе я должен был получить по рации. Выполнив второе задание, я получил бы третье.
— В чем состояло второе и третье задания?
— Не знаю. Однажды я спросил об этом, но мне ответили, что я, очевидно, соскучился по завтраку на помойке. Больше вопросов я не задавал…
— К чему вас готовили?
— Меня учили приему и передаче на рации, шифровке и дешифровке. Я проходил тайнопись, ориентировку на местности, фотосъемку удаленных объектов специальной камерой. Часами я просиживал в зарослях боярышника на одном из Фризских островов и фотографировал все проходящие корабли. Однажды меня отправили на рыбачьем траулере в открытое море, и я, лежа под брезентом в подвешенной на талях шлюпке, фотографировал учебные стрельбы военных кораблей. Этой тренировке уделялось большое внимание, но особое значение шеф придавал обучению работе со счетчиком Гейгера…
— О счетчике Гейгера расскажите подробнее, — сказал полковник.
— Меня высаживали на острова через некоторое время после учебного обстрела их военными кораблями. Я должен был при помощи счетчика Гейгера определять остаточную радиацию. Этой тренировкой руководил американец. Я узнал его фамилию в последний день… Сейчас я вспомню… Как подумаешь— не забыть бы, обязательно забудешь… Я записал…
— Кингсбери? — спросил Клебанов.
Непринцев с удивлением посмотрел на капитана.
— Совершенно верно — Кингсбери. Мысленно я звал его «Хиросима». Я знал несколько поляков. Они строили макеты на атомном полигоне. Безработица и голод толкнули их на это. Много раз люди умирали у меня на глазах — война, лагеря смерти, шахты, бараки перемещенных лиц, но поляки… Они умирали от лучевой болезни… Всякий раз, когда я брал в руки этот чертов счетчик, страх, словно мороз, пронизывал меня до костей, я ничего не мог сообразить, и подлец «Хиросима» бил меня по чему попало… Однажды Кингсбери ударил меня в пах…
Непринцев откинулся на подушку и вытер выступившие на лбу крупные капли пота.
— Что представляет собой счетчик Гейгера, с которым вам приходилось работать?
— Со слов Кингсбери я запомнил немного… Счетчик с самостоятельным разрядом, несамогасящийся, снабжен регистрирующим прибором. По виду он похож на авиабомбу, только на месте хвостового оперения кольцо для крепления якоря. Надо определить глубину лотом, установить длину якорного канатика и сбросить прибор в море. Этот же счетчик мoжeт быть использован и на суше…
— Странно, вас обучали обращению со счетчиком и в то же время не дали с собой ни одного прибора.
— Мне тоже это показалось странным, но на мой вопрос Кингсбери грубо ответил: «Узнаешь в свое время!»
— Где вас тренировали?
— Последний месяц где-то на севере. Мне было сказано, что эти природные условия схожи с природными условиями Кольского полуострова.
— Как вы попали на «Ганс Вессель»?
— Самолетом меня перебросили в Киль. На «Вессель» привезли ночью. Команда была отпущена на берег. Во Время перехода Шлихт не выпускал меня из своей каюты. Ящик со снаряжением находился в трюме на случай задержания судна в советских водах. Из каюты Шлихта был тайный трап в трюм.
