Сергей Наумов - Время талых снегов
Астальцев долго разглядывал следы.
Кротов повернул обратно. Он, конечно, избавился от бечевки — десяти минут достаточно, чтобы перепилить ее об острые края камней.
Торопится нарушитель или нет? Он может и не торопиться, считая пограничника погибшим.
Свернув с тропы, Астальцев обернулся. Осыпь тускло поблескивала, как вскрывшаяся река.
Андрей шел, всматриваясь в следы, уводившие его все дальше в тайгу. Кротов изменил маршрут: теперь он двигался параллельно границе.
Астальцев побежал. Густая снежная пыль набивалась в рот. Скрипел под ногами снег. Казалось, что кто-то идет следом. Снег заметал следы, и пограничник спешил.
Поляна открылась внезапно. По белому, почти квадратному полю шел человек. Он часто оглядывался.
На открытом месте пуржило сильней.
Астальцев подумал: «Хорошо бы обойти нарушителя», но тут же отбросил эту мысль. Он ничего бы не выиграл во времени. Кротов мог изменить маршрут и затеряться в тайге.
Нужно идти в открытую через поляну. Нарушитель устал, он далеко не уйдет, во всяком случае из поля видимости.
Кротов оглянулся, когда пограничник достиг середины поляны. Он вскрикнул и рванулся в чащу. Потом остановился. Понял, что не уйти.
Андрей сбросил ватник, расстегнул рукава гимнастерки.
Он медленно приближался к нарушителю.
Кротов выхватил из-под снега огромную валежину и пошел навстречу.
— Брось, — сказал пограничник.
— Сейчас, — усмехнулся нарушитель.
Он остановился в нескольких шагах от Астальцева и взмахнул валежиной.
Андрей пригнулся. Удар прошел мимо.
«Брошусь, когда он будет замахиваться», — решил пограничник.
Едва Кротов сделал движение, чтобы занести валежину еще раз, Андрей метнулся вперед и правой рукой ударил нарушителя в подбородок. Кротов выронил валежину и упал на спину. Но тут же вскочил и, вытянув руки, бросился на Астальцева. У него были цепкие пальцы.
Андрей почувствовал: какая-то непонятная сила отрывает его от земли. Он перелетел через голову Кротова и рухнул на снег. Успел поджать ноги и резко распрямить их, встречая кинувшегося на него противника.
Нарушитель лежал на снегу. Казалось, что он потерял сознание.
— Успокоился, — зло сказал Астальцев. Он выдернул из брюк ремень и склонился к лежащему. Кротов метнулся в ноги. Андрей ждал этого и быстро отпрянул.
— Вставай. Не вышло, — так же зло произнес Астальцев.
Кротов встал. Андрей сделал на ремне петлю и приказал:
— Руки вперед, без баловства!
Нарушитель устал. Он едва стоял на ногах.
Астальцев стоял прямо, хотя ноги у него подламывались и во всем теле ощущались слабость и боль.
— Мы замерзнем, — процедил нарушитель.
— Руки вперед!
Кротов сложил кисти рук и просунул их в ременную петлю.
Андрей остро почувствовал холод.
Ветер и снег отбирали у разгоряченного борьбой тела тепло.
Астальцев захлестнул ремень еще раз и завязал его двойным узлом.
Теперь можно было надеть ватник.
Второй раз нарушитель ступил на трону, с которой столкнул пограничника. Склон был чист и поблескивал черными отшлифованными плешинами. Осыпь исчезла.
Астальцеву показалось, что он видит у самого края свои руки — красные костяшки пальцев, впечатанные в темный камень обрыва.
Изумленный Кротов смотрел на склон.
— Из смерти выполз, — пробормотал он.
— Если бы не ты, может, и не выполз бы, — усмехаясь, заметил Андрей.
Глухой отдаленный рокот привлек внимание Астальцева. Он посмотрел вверх и вдруг сорвал шапку и замахал ею.
Над высокими раскидистыми соснами, у самого края ущелья, повисла бескрылая темно-зеленая птица. Это на помощь сержанту спешила тревожная группа с родной заставы.
И соленая пыль прибоя
Карауш смеялся, когда маленький Николка, направив в него игрушечный пистолет, нажимал на курок и выпускал тонкую струйку воды.
— Ты убит, папка, — кричал Николка, — ты нарушил границу, и я в тебя пульнул. Ты убит.
Карауш смеялся еще и оттого, что ему в это утро исполнялось двадцать семь лет, он не знал, что такое болезни, и мог на руках пройти вдоль всей набережной. Он не делал этого по единственной причине — в городе хорошо знали его, старшего лейтенанта пограничной службы.
Город любил пограничников. В трудном 42-м они насмерть стояли у его стен и все, как один, пали на подступах к бухте, откуда шла эвакуация.
Андрей застегнул янтарные запонки — подарок жены — и надел светлый легкий пиджак. Алена сама повязала мужу галстук.
— Не можешь? — ласково усмехнулась она.
— Не могу, — вздохнул Андрей и полуобнял жену. — Я через два часа вернусь.
— Папка, — закричал Николка, — ты обещал, когда тебе исполнится двадцать семь лет, мы взберемся на самую большую гору и устроим там салют. Ты помнишь?
— Помню, Николка. Сегодня мы с тобой совершим восхождение. И салют, конечно. Я вот только в порт схожу, встречу «иностранца». Идет?
— Идет! — вскричал Николка.
Андрей Трифонович неторопливо шагал туда, где у нагретой солнцем бетонной стенки кипел празднично-озорной белопенный прибой. Скоро должен был прийти иностранный туристический теплоход. Сегодня это не его забота: осматривать корабль, проверять документы гостей из-за рубежа. Просто старший лейтенант Карауш по старой привычке не мог пропустить этот строгий, напряженный и торжественный час. Он ничего не мог поделать с собой. А вдруг... Впрочем, на границе всегда ждешь неожиданностей. Здесь граница у трапа. Сколько раз за годы, проведенные на контрольно-пропускном пункте, вежливо просил он капитанов иностранных судов представить ему «кру-лист» — список команды и паспорта моряков.
Набережная задыхалась от жары. На старой пристани в ожидании катера собралось множество людей. Мальчишки сидели на каменных плитах, свесив ноги к воде, и удили рыбу.
На углу асфальтировали улицу. Каток медленно полз возле самого тротуара; две женщины, приложив мокрые тряпки к тяжелому валу, отступали шаг за шагом, и пальмы у тротуара отбрасывали ветви так далеко, что каток проходил под самыми пальмовыми ветвями.
Над витринами магазинов были опущены серые полотняные маркизы, но там, где вещи на витринах сдвинули с мест, можно было заметить темные следы — вся остальная бумага выгорела от беспощадного южного солнца.
По набережной ходил фотограф в широкой, как подсолнух, шляпе. Звали его Гриша-грек. Он и вправду походил на грека, маленький, худощавый, всегда с печальными черными, как маслины, глазами.
С «поплавка» доносилась слабая музыка, там стучали ножами и вилками. За «поплавком» была вышка, с которой самые храбрые прыгали в воду. До нее можно было добраться, пройдя с набережной через мосток.
