Уилбур Смит - Пылающий берег
— Спасибо. Мне эта передышка была нужна. — Он взглянул на Майкла, все еще без сознания лежавшего в коляске. — Посмотрите на него. Ведь не может же это продолжаться вечно!
— Майкл всего лишь свински напился, вот и все.
Но доктор, возражая, покачал головой:
— Военное переутомление. Контузия. Мы пока недостаточно понимаем это, но, похоже, все же существует предел тому, что эти бедолаги могут выдержать. Сколько времени он пролетал без перерыва — три месяца?
— Он поправится, — голос Эндрю стал свирепым, — он прорвется. — Эндрю, как бы защищая Майкла, положил руку на его раненое плечо, вспомнив, что сам последний раз был в отпуске шесть месяцев назад.
— Посмотрите на него: все признаки. Худой, как жертва голода, — продолжал врач, — дергается и дрожит. А эти глаза — бьюсь об заклад, что он демонстрирует неуравновешенное, нелогичное поведение, при котором угрюмое, мрачное настроение чередуется с настроением безрассудным, буйным? Я правильно говорю?
Эндрю нехотя кивнул.
— Он то называет врагов отвратительными подонками и расстреливает из пулемета тех, кто уцелел при падении немецкого самолета, то вдруг объявляет их доблестными и достойными противниками: на прошлой неделе ударил пилота-новичка за то, что тот назвал их «гуннами».
— Отчаянная храбрость?
Эндрю вспомнил утренние аэростаты, но не ответил на вопрос.
— Ну что же нам делать? — спросил он беспомощно.
Доктор вздохнул, пожал плечами и протянул руку:
— До свидания и удачи вам, майор.
Отворачиваясь, врач уже снимал китель и закатывал рукава.
У въезда в сад, почти у расположения эскадрильи, Майкл вдруг сел, резко выпрямившись в коляске, и со всей торжественностью судьи, произносящего смертный приговор, заявил:
— Меня сейчас вырвет.
Эндрю остановил мотоцикл у обочины и поддержал его голову.
— Весь превосходный кларет! — причитал он. — Не говоря уже о коньяке «Наполеон» — эх, если бы хоть как-нибудь можно было его сберечь!
Шумно облегчив себя, Майкл снова обмяк и столь же торжественно произнес:
— Я хочу, чтобы ты знал, что я влюблен. — И его голова откинулась, он вновь потерял сознание.
Эндрю присел на «ариэль» и зубами вытащил пробку из бутылки с кларетом.
— Это определенно требует тоста. Давай выпьем за твою верную любовь. — Он предложил бутылку телу, лежавшему без сознания рядом. — Не интересуешься?
Отпил из бутылки сам, а когда опустил ее, безотчетно и неудержимо заплакал. Попытался подавить слезы: он не плакал с тех пор, когда ему минуло шесть лет, но тут, вспомнив слова молодого врача о «неуравновешенном и нелогичном поведении», залился слезами. Они катились по щекам, и Эндрю даже не пытался их вытереть. Сидел на водительском сиденье мотоцикла, содрогаясь от молчаливого горя.
— Майкл, мальчик мой, — шептал он. — Что же с нами будет? Мы обречены, у нас не осталось никакой надежды. Майкл, ни у кого из нас, и совсем никакой надежды. — И, закрыв лицо обеими руками, он заплакал так, словно у него разрывалось сердце.
Майкл проснулся от позвякивания посуды на оловянном подносе, поставленном Биггзом подле походной кровати.
Пытаясь сесть, он застонал, но раны заставили его снова лечь.
— Который час, Биггз?
— Полвосьмого, сэр, а весеннее утро просто чудное.
— Биггз… Господи… Что же вы меня не разбудили? Я ведь пропустил утренний патрульный вылет…
— Нет, мы его не пропустили, сэр, — спокойно пробормотал Биггз. — Мы отстранены от полетов.
— Отстранены от полетов?
— Приказ лорда Киллигеррана, отстранены до дальнейших распоряжений, сэр. — Биггз положил большую ложку сахара в кружку с какао и размешал его. — И давно уж пора, если мне будет позволено заметить. Мы летали тридцать семь дней без перерыва.
— Биггз, почему мне так мерзко?
— По сообщению лорда Киллигеррана, мы были мощно атакованы бутылкой коньяка, сэр.
— А до этого я вдребезги разнес старую «летающую черепаху»… — начал припоминать Майкл.
— Размазали ее по всей Франции, сэр, как масло по гренкам, — кивнув, подтвердил Биггз.
— Но мы их добили, Биггз!
— Обоих душегубов, сэр.
— Пари состоялось, я полагаю, Биггз? И вы ведь не проиграли своих денег?
— Да уж, мы сорвали изрядный куш, благодарение вам, мистер Майкл. Вот и награбленное. — И Биггз дотронулся до какого-то предмета на подносе с какао, который оказался аккуратной связкой банкнот — двадцать один фунт. — Три к одному, сэр, плюс ваша начальная ставка.
— Вам полагается десять процентов комиссионных, Биггз.
— Храни вас Бог, сэр. — Две банкноты как по волшебству исчезли в кармане Биггза.
— Так, Биггз. Что еще тут у нас есть?
— Четыре таблетки аспирина с добрыми пожеланиями от лорда Киллигеррана.
— Он, конечно же, летает, Биггз? — Майкл благодарно проглотил таблетки.
— Конечно, сэр. Они взлетели на рассвете.
— Кто с ним в паре?
— Мистер Бэннер, сэр.
— Новичок, — с грустью задумался Майкл.
— С лордом Эндрю будет все в порядке, уж вы не волнуйтесь, сэр.
— Да, конечно, будет… а это что? — Майкл приподнялся.
— Ключи от мотоцикла лорда Киллигеррана, сэр. Он сказал, что, поскольку вы должны передать от него графу «селям» — уж и не знаю, что бы это такое было, сэр, а также его нежное восхищение — молодой леди…
— Биггз… — Аспирин сотворил чудо. Майкл внезапно почувствовал себя легко, беззаботно и весело. Его раны больше не дергало, а голова не болела. — Биггз, — повторил он, — а не могли бы вы приготовить мою парадную форму и слегка пройтись по медным пряжкам суконкой, а по сапогам — щеткой?
Биггз любовно улыбнулся ему:
— Не с визитами ли мы отправляемся, сэр?
— Именно так, Биггз, отправляемся.
Сантен проснулась в темноте и слушала грохот пушек. Они вселяли в нее ужас. Она не могла привыкнуть к этой дикой, жестокой буре, которая бесстрастно несла смерть и неописуемые увечья. Вспомнился конец прошлого лета, когда немецкие батареи находились на расстоянии артиллерийского выстрела от шато. Именно тогда его обитатели покинули верхние этажи огромного дома и переселились под лестницу. К тому времени слуги уже давно сбежали — все, кроме Анны, конечно. Крохотная каморка, которую теперь занимала Сантен, прежде принадлежала одной из горничных.
Весь образ их жизни драматическим образом переменился с тех пор, как над ними пронеслись порывы военной грозы. Хотя дом никогда не содержался в таком же пышном стиле, какому следовали некоторые из других знатных семейств провинции, в нем всегда устраивались званые обеды и приемы, и для обслуживания хозяев было двадцать человек слуг, но теперь владельцы вели почти такое же простое существование, как и их слуги до войны.
