Уилбур Смит - Горящий берег
— Bonjour, дорогой.
Из-под носа у Анны Сантэн стянула два куска сахара. Нюаж, пока она кормила жеребца, обслюнявил ей руку. Она вытерла ладонь о его шею, а когда повернулась, чтобы снять со стены седло, он мордой толкнул ее в спину, требуя добавку.
Снаружи было темно и холодно, и Сантэн повела жеребца легким галопом, наслаждаясь ледяным потоком воздуха в лицо; нос и уши у нее покраснели, глаза слезились. На вершине холма она остановила Нюажа и залюбовалась мягким свечением рассвета, глядя, как небо на горизонте приобретает цвет спелого апельсина. Позади в небе сверкала поддельная заря, создаваемая непрерывной пальбой артиллерийских батарей, но Сантэн отвернулась от нее и стала ждать самолеты.
Она услышала далекий гул их моторов даже сквозь грохот разрывов, и вот они появились на желтом рассветном небе, стремительные и прекрасные, точно соколы, и, как всегда, она почувствовала, что сердце забилось быстрее, и высоко поднялась в седле, приветствуя их.
Ведущая машина зеленая, с тигровыми пятнами отметок о сбитых врагах: безумный шотландец. Сантэн высоко подняла над головой обе руки.
— Лети с Богом и благополучно возвращайся! — выкрикнула она свое благословение, увидела на мгновение блеск белых зубов под нелепым беретом, и зеленая машина помахала крыльями и пролетела, поднимаясь к зловещим мрачным облакам, нависшим над немецкой передовой.
Сантэн смотрела, как они улетают; самолеты образовали боевой строй за ведущим. Ее охватила беспредельная печаль, ужасное ощущение своей неуместности, ненужности.
— Почему я не мужчина? — громко закричала она. — Почему не могу полететь с вами?
Но они уже исчезли из вида, и она направила Нюажа вниз с холма.
«Они все погибнут, — думала Сантэн. — Все молодые, сильные, красивые молодые люди; останутся только старые, искалеченные и уродливые». Далекий гром орудий подтвердил ее страхи.
— Мне хочется, о, как мне хочется!.. — сказала она вслух, и жеребец повел ушами, прислушиваясь, но она не продолжила, потому что сама не знала, чего хочет. Знала только, что в ней зияет какая-то пустота, которую непременно нужно заполнить, огромное желание чего-то неведомого ей самой, ужасающая печаль обо всем мире. Она оставила Нюажа пастись на небольшом поле за шато и на плече отнесла седло в конюшню.
Отец сидел за кухонным столом. Она небрежно поцеловала его. Полоска через глаз придавала ему лихой вид, хотя второй глаз налился кровью; лицо было рыхлым и отечным, как у ищейки, и пахло от него чесноком и перегаром от красного вина.
Как обычно, они с Анной дружески болтали, и Сантэн, садясь против отца с круглой кофейной чашкой в руках, неожиданно подумала, что отец и Анна — хорошая пара. И сразу удивилась, почему это не приходило ей в голову раньше.
Для нее, деревенской девушки, зачатие не было тайной. Вопреки первоначальным протестам Анны, она всегда настаивала на том, чтобы присутствовать, когда в гости к Нюажу приводили кобыл со всей провинции. Только она могла удержать рослого белого жеребца, когда он чуял кобылу, и успокоить достаточно, чтобы он мог завершить дело, не поранив себя или объект своей страсти.
Рассуждая логически, она пришла к выводу, что мужчина и женщина должны соблюдать те же правила.
Когда она принялась расспрашивать об этом Анну, та вначале пригрозила пожаловаться отцу и вымыть Сантэн рот со щелоком. Сантэн терпеливо настаивала, и, наконец, Анна хриплым шепотом подтвердила ее подозрения. Она через кухню бросила взгляд на графа, и лицо у нее было такое, какого Сантэн раньше никогда не видела, но теперь это становилось логичным и понятным.
Сейчас, глядя, как они разговаривают и смеются, Сантэн почувствовала, что все встает на свои места: тот случай, когда она, увидев кошмар, пришла в комнату Анны и нашла ее пустой; удивление, когда она, подметая спальню, обнаружила нижнюю юбку Анны под отцовской кроватью.
Только на прошлой неделе из погреба, где помогала графу ухаживать за животными в импровизированных стойлах, Анна поднялась с соломой, приставшей к спине и торчавшей из пучка на голове.
Это открытие лишь усилило одиночество Сантэн и ощущение пустоты. Она почувствовала, что совершенно одна, отрезана от мира и лишена цели, пуста и больна.
— Я пойду!
Она встала из-за кухонного стола.
— Ну нет, — преградила ей путь Анна. — А как приготовить обед? Твой отец отдал все, что у нас было, и, мадмуазель, вы мне поможете!
Сантэн хотелось уйти от нее, побыть одной, приспособиться к страшному ощущению пустоты в душе.
Она проворно нырнула под вытянутую руку Анны и бросилась к открытой кухонной двери.
На пороге стоял писаный красавец. Такого она еще не видела.
На нем были сверкающие сапоги и безупречные кожаные бриджи светлее его форменной куртки цвета хаки. Узкую талию обхватывал великолепный кожаный пояс с начищенной медной пряжкой, портупея пересекала грудь, подчеркивая ширину плеч. На левой стороне груди крылья — символ Королевских воздушных сил — и ряд разноцветных ленточек. Эполеты, свидетельство его ранга, блестели, а шляпа была тщательно примята в манере ветеранов-летчиков и сидела над невозможно голубыми глазами залихватски набекрень.
Сантэн, которая чуть не споткнулась, пожирала его глазами: он возвышался над ней, как юный бог, и она испытала нечто почти совершенно новое для себя. Живот словно превратился в желе, горячее желе, тяжелое, как расплавленный свинец; эти тепло и тяжесть распространились по всей нижней части тела, так что ноги словно больше не могли держать его. Одновременно ей стало трудно дышать.
— Мадмуазель де Тири.
Это воплощение воинского великолепия заговорило и приветственно коснулось шляпы. Голос был знакомый, и она узнала глаза — небесно-голубые, лазоревые. Левая рука мужчины висела на перевязи.
— Мишель, — неуверенно сказала она и сразу поправила себя: — Капитан Кортни. — Она тут же сменила язык: — Минхеер Кортни?
Юный бог улыбнулся ей. Казалось невозможным, чтобы это был тот самый человек, взъерошенный, окровавленный, грязный, закутанный в дымящиеся тряпки, дрожащий и жалкий, которому она накануне помогала превозмочь боль, слабость и опьянение и забраться в коляску мотоцикла.
Когда он улыбнулся ей, Сантэн почувствовала, что земля у нее под ногами покачнулась. А когда выпрямил спину, она поняла, что планета сменила орбиту и двинулась по новому пути меж звезд. Теперь все стало совершенно иным.
— Entrez, monsieur[23].
Она отступила, и он перешагнул через порог; граф встал из-за стола и торопливо пошел ему навстречу.
— Как ваши дела, капитан? — Он взял руку Майкла. — Как ваши раны?
