Ульмас Умарбеков - Приключения 1972—1973
В правой руке у Русакова был хлыст — хоть слабое, но все же оружие. Обезоружить противника — первая заповедь хорошей собаки. Тролль был хорошей собакой, поэтому сразу вцепился в запястье правой руки. Русаков успел отметить, что пес работает очень грамотно: мало того что хватает вооруженную руку, он хватает именно запястье. Ведь если в руке пистолет, а зубы будут на локте или предплечье, человеку ничего не стоит вывернуть кисть и выстрелить прямо в лоб. Два ватника не помогли: рывок — и кисть онемела.
Русаков лежал на спине и левой рукой что есть силы прижимал к груди голову собаки. Тролль рванулся — бесполезно. Тогда он уперся лапами в землю, напрягся и на мгновенье приподнял человека. А потом резко присел. Одновременно он дернулся назад — голова легко выскользнула.
— Молодчина! — крякнул Русаков и дунул прямо в раскрытую пасть. Тролль отпрянул и тут же получил удар в ухо. Клацнули зубы и клыки вонзились в ватник! А потом он начал «стричь», быстро-быстро перехватывая руку все выше и выше. Так он мог добраться и до горла.
Тут уже не до шуток. Русаков перевернулся на бок, и оба оказались в речке. Барахтаются, борются и так нахлебались, что чуть вообще не утонули. Выкатились на берег, а пасть — у самого горла. Тогда Русаков сам рванулся навстречу оскаленной морде и… укусил Тролля. Вцепился в нос зубами и давай мотать из стороны в сторону. Как Тролль взвыл! Даже слезы выступили. Отпустил его Русаков, плюнул и пошел в школу. А сзади — Тролль: хвост поджал, уши обвисли, а в зубах — хлыст хозяина. С этого дня стал как шелковый; так и смотрит в глаза — приказывай, мол, мигом выполню.
Старик погладил рубец, потрепал уши и сказал:
— Помогай, друже… Не встать мне…
Тролль протиснулся между стеной и хозяином, лег, а когда тот навалился на спину, разогнул колченогие лапы. Русаков качнулся, вцепился в перила и медленно пошел вниз. На площадке второго этажа он привалился к двери и нащупал кнопку звонка. Нет, звонить не надо. Не так уж он плох, чтобы не добраться до телефона. А беспокоить людей среди ночи — тоже не дело.
Осталось всего сорок ступенек… На двадцать пятой зазвенело в ушах. Потом пульс перебрался в виски и торопливыми ударами принялся изнутри раскалывать череп. А когда Русаков почувствовал, что боль медленно поползла вверх, что грудь вот-вот разорвется от воздуха, который никак не выдохнуть, он решил использовать последнее средство. Русаков… тихо запел.
— Постелите мне степь, — шелестело на лестнице. Потом шаг… Другой… Остановка. — Занавесьте мне окна туманом. — Снова шаг. Снова остановка. И снова язык, который должен был вопить от боли, хрипел: — В изголовье повесьте… упавшую с неба звезду.
Любил Русаков эту песню. Очень любил. Но пел всего два раза в жизни. В сорок восьмом, преследуя бандеровскую банду, сам попал в их лапы. Повесить его решили утром. Тогда-то и запел Русаков. А ночью Тролль перегрыз горло часовому и сделал подкоп в сарай, где был заперт хозяин. Утром Русаков вернулся сюда с оперативной группой…
Песня это, молитва или клятва?.. Наверное, ни то, ни другое. Просто у каждого человека где-то за пределами сознания, за барьером возможного есть дополнительный запас сил. Самый последний. И когда он исчерпан, человек либо погибает, либо начинает жить сначала. С самого нуля.
Шаг за шагом приближался Русаков к телефону. Снял трубку — ни одного гудка. Так и есть: нутро аппарата выпотрошено. Русаков бросил трубку и выбрался на улицу. Он знал, в ста метрах от дома есть будка телефона-автомата. Знал он и другое: сил на эти сто метров хватит. Должно хватить! Не так уж он и мал, этот последний запас!
— Ничего, Тролль, не впервой… Что такое сто метров? Мы же бегали километров по сорок. Да еще по следу. А на финише — засада. Потому и дырок в нас считать не пересчитать. Откуда тут быть здоровью?.. У меня хоть ордена. А у тебя одни шрамы. И слепота не от старости… Дорогу к Ганке помнишь?.. Она хоть и приемная, а дочь хорошая. И внука назвала Андреем. Так что в случае чего беги к ней… Стоп! Скамейка.
Андрей Григорьевич хотел присесть, но. никак не мог наклониться. Выручил Тролль. Он вскинулся на спинку и, держась за него, Русаков опустился на скамейку.
Банда была большая. Поэтому не рассеялась по лесу, а вступила в бой. Одного не учли бандеровцы: молодой лесник скрытыми тропами вывел в тыл роту автоматчиков… К вечеру от банды ничего не осталось. Но главари ушли.
Больше часа крутился Тролль вокруг хутора, и все же следа не взял.
— Когда начался бой? — спросил Русаков у командира.
— На рассвете… Часа в три.
— Тогда все ясно. Они ушли в самом начале боя.
— Почему?
— Тролль берет пятнадцатичасовой след. А сейчас шесть вечера. Значит, так… Здесь мы ничего не найдем. Единственный выход — рыскать вокруг хутора расширяющимися кругами, пока Тролль не возьмет след. Кстати, кто именно ушел?..
— Старые знакомые… Дай мне человек пять, только быстрых на ногу.
На третьем кругу Тролль аккуратно подобрал хвост, прижал уши и сел.
— Порядок! — обрадовался Русаков. — Теперь придется бежать. Перемотаем-ка, братцы, портянки. Начинается настоящая работа. Раз Тролль сел, боясь помять хвост, значит, след взят. Это уж точно. Видите, отвернулся в сторону — дает отдохнуть носу и ждет, когда я сниму поводок и ошейник. Не волнуйтесь, сломя голову он не помчится. Темп у Тролля давно отработан. Просто он любит работать самостоятельно, без подергиваний и понуканий.
Потом Русаков встал, передвинул пистолет на живот, потрепал Тролля и скомандовал:
— Вперед!
Собака повернулась к следу, отошла чуть влево, вправо и ходкой рысью побежала в чащу. Осенью в лесу всегда сыровато, собаке только это и нужно. В жару нос пересыхает, и чутье становится хуже. А в туман, после дождичка да еще в лесу — лучшего и желать не надо.
Тролль работал так называемым челночным методом: он все время рыскал вправо и влево от следа. Так он убивал сразу двух зайцев: во-первых, давал отдохнуть носу и, во-вторых, как бы поддразнивал сам себя: потерял след — найди. Ага, вышел на самый сильный запах. Фу, так и бьет по ноздрям! Можно чуточку уклониться.
Это, так сказать, профессорская работа. Большинство собак, взяв след, идут как по шнуру. В результате быстро устают, обоняние от перегрузки сдает, передние ноги подкашиваются, а шея, кажется, вот-вот отвалится. И все это оттого, что собака бежит, уткнувшись в след. А ведь впереди преступник, и он никогда не ждет с поднятыми руками. Он будет драться с яростью обреченного, он вооружен. Значит, собака должна не просто прийти к нему по следу, но прийти сильной и хитрой.
