Александр Дюма - Анж Питу
В глазах человеческих существ бывает нечто завораживающее и пленительное, а бывает нечто завораживающее и ужасное; два эти ощущения так сильны, что животное даже не думает сопротивляться.
Кто не видел, как свирепый бык несколько мгновений Грустно смотрит на ребенка, который улыбается ему, не подозревая об опасности? Им овладевает жалость.
Кто не видел, как тот же самый бык исподтишка следит растерянным взглядом за крепким фермером, который не сводит с него глаз и своей немой угрозой приковывает к месту? Бык нагибает голову; кажется, он готовится к бою; но ноги его приросли к земле: он дрожит, у него кружится голова, ему страшно.
Катрин подчиняла своему влиянию все, что ее окружало; в ней было столько спокойствия и твердости, столько дружелюбия и воли, так мало недоверия, так мало страха, что при виде ее у животного не появлялось злобы.
Это странное влияние еще больше распространялось на мыслящие существа. Очарование этой девушки было неотразимым; ни один мужчина в округе ни разу не улыбнулся, говоря о Катрин; ни один юноша не затаил против нее зла; те, кто ее любили, мечтали взять ее в жены; те, кто не были в нее влюблены, хотели бы видеть ее своей сестрой.
Повесив голову, бессильно опустив руки, ничего не соображая, Питу следил за тем, как девушка и ее мать ведут учет своего добра.
О нем словно забыли. Он стоял рядом как трагический страж, и каска лишь усугубляла неуместность его присутствия при этой сцене.
Затем они перешли к работникам и работницам.
Матушка Бийо велела им встать полукругом, а сама вышла на середину.
– Дети мои, – сказала она, – наш хозяин задерживается в Париже, но он назначил себе замену. Это моя дочь Катрин, молодая и сильная. Я стара, голова у меня уже не та. Хозяин рассудил верно. Теперь хозяйка в доме Катрин. Теперь она платит и получает деньги. Теперь она приказывает, и я первая буду ей подчиняться; непокорные будут иметь дело с ней.
Катрин не проронила ни звука. Она нежно поцеловала матушку.
Этот поцелуй имел больше действия, чем любые слова. Матушка Бийо уронила слезу. Питу был растроган.
Все работники стали громко приветствовать новую хозяйку.
Катрин сразу приступила к своим обязанностям и распределила работу. Каждому поручено было дело, которое он пошел исполнять с охотой, как оно всегда бывает поначалу при новой власти.
Оставшись один, Питу ждал-ждал, потом подошел к Катрин и спросил:
– А я?
– Я не знаю… – ответила она. – Мне нечего вам приказать.
– Так что же мне, оставаться без дела?
– А что вы хотите делать?
– Да хотя бы то, что я делал раньше.
– Но раньше всем распоряжалась матушка.
– Теперь вы хозяйка, дайте мне какую-нибудь работу.
– У меня нет для вас работы, господин Анж.
– Почему?
– Потому что вы ученый, вы господин ив Парижа, наш крестьянский труд вам не к лицу.
– Возможно ли это? – спросил Питу. Катрин кивнула.
– Это я-то ученый! – повторил Питу.
– Конечно.
– Но посмотрите на мои руки, мадмуазель Катрин.
– Неважно!
– Но, мадмуазель Катрин, – взмолился бедный малый в полном отчаянии, – почему же по той причине, что я ученый, вы обрекаете меня голодной смерти? Разве вы не знаете, что философ Эпиктет кормился своим трудом, что баснописец Эзоп в поте лица зарабатывал хлеб свой? А меж тем два эти человека были гораздо ученее меня.
– Ничего не поделаешь.
– Но господин Бийо взял меня в дом; теперь он посылает меня из Парижа, чтобы я снова был в доме.
– Допустим; но мой отец мог поручить вам такую работу, которую я, его дочь, не посмею на вас взваливать.
– А на меня и не надо ничего взваливать, мадмуазель Катрин.
– Да, но тогда вы останетесь без дела, а я не могу вам этого позволить. Мой отец как хозяин мог делать то, что мне как его заместительнице не пристало. Я распоряжаюсь его добром, и я хочу его приумножить.
– Но я буду работать, и моя работа будет давать прибыль, вы же видите, мадмуазель Катрин, что получается порочный круг.
– Как вы сказали? – переспросила Катрин, которая не понимала пышных фраз Питу. – Что значит порочный круг?
– Порочным кругом, – пояснил Питу, – называют ошибочное рассуждение. Нет, оставьте меня на ферме и поручите мне любую, даже самую тяжелую работу. Тогда вы увидите, какой я ученый и какой лодырь. Впрочем, вам ведь надо вести книги, держать в порядке счета. Эта арифметика как раз по моей части.
– Я считаю, что это не занятие для мужчины, – сказала Катрин.
– Так что же я, ни на что не годен? – воскликнул Питу.
– Оставайтесь пока, – смягчилась Катрин, – я подумаю, как быть дальше.
– Вы хотите подумать, прежде чем решиться оставить меня здесь. Но чем я вам не потрафил, мадмуазель Катрин? Ах, раньше вы были не такая.
Катрин едва заметно пожала плечами.
Ей нечего было возразить Питу, и все же было очевидно, что его настойчивость ей не по нраву.
Поэтому она оборвала беседу:
– Довольно, господин Питу, мне некогда, я должна ехать в Ла Ферте-Милон.
– Тогда я бегу седлать вам лошадь, мадмуазель Катрин.
– Это совершенно ни к чему.
– Вы не хотите, чтобы я вас сопровождал?
– Оставайтесь на ферме, – повелительно сказала Катрин.
Питу стоял как пригвожденный к месту; опустив голову, он глотал горючие слезы, которые жгли ему веки, как кипящее масло.
Катрин вышла и велела одному из работников оседлать ее лошадь.
– Ох, – пробормотал Питу, – вы, мадмуазель Катрин, находите, что я переменился, но на самом деле это вы переменились, и гораздо больше, чем я.
Глава 61.
О ПРИЧИНАХ, ПОБУДИВШИХ ПИТУ ПОКИНУТЬ ФЕРМУ И ВЕРНУТЬСЯ В АРАМОН, НА СВОЮ ИСТИННУЮ РОДИНУ
Матушка Бийо, смирившаяся с положением старшей прислуги, принялась за работу без рисовки, без горечи, с охотой.
Потревоженная на мгновенье жизнь вернулась в свою колею, и ферма снова превратилась в гудящий улей, полный пчел-тружениц.
Пока для Катрин седлали лошадь, она вернулась в дом, бросила взгляд в сторону Питу; он стоял как вкопанный, лишь голова его вертелась, как флюгер, вслед за каждым движением девушки, покуда та не скрылась за дверью своей комнаты.
– Зачем это Катрин поднялась в свою комнату? – гадал Питу.
Бедняга Питу! Зачем она поднялась в свою комнату? Чтобы причесаться, надеть белый чепчик, натянуть более тонкие чулки.
Совершив эти изменения в своем туалете и слыша, как ее лошадь бьет копытом под водостоком, она снова вышла, поцеловала мать и уехала.
Питу, слонявшийся без дела и не насытившийся беглым равнодушно-сострадательным взглядом, который Катрин бросила на него уезжая, хотел рассеять недоумение.
